Любому из нас хоть раз в жизни, а встречалась мать, растворившаяся в собственном ребенке. Причем дите развивается, разочаровывается в одних вещах, поднимает на стяг другие, идет по жизни куда-то, в то время как мать… мать бредет за ним след в след, словно зачарованная. И нет у нее больше ни своей дороги, ни своей причины злиться, грустить и радоваться — все чужое, все заемное, все из-под деточки любимой, что ею брошено, что обронено, то маменькой и поднято.
И вот сидит она напротив тебя, мать-старушка, года на два тебя моложе, седенькая и шепелявая (от взволнованности и умиления, очевидно), и всплескивая руками, повествует на темы, которые ни нас, взрослых-превзрослых, не колышут, ни ее не должны колыхать. Какие-то девчачьи разборки — у кого кроссовки круче, у кого мобила навороченней; какие-то отношения из жизни голубей — кто кому в интернете слаще курлыкнул, кто кого ловчее слил; какие-то страсти по солистам молодежных групп… А скажи ей: опомнись, старая! тебе ли переживать, что коварная соперница объедает твою ниву восхищенных взглядов, нацепив родной полосатый бенеттон? — благорастворенная мама с возмущением объяснит, что она не может не проникаться интересами своих детей. Да кто сказал, черт возьми? Понимать вполне достаточно, а проникаться до слияния вплоть — зачем? Чтобы в доме был не один подросток, мечтающий о полосатой кофточке как о средстве забить и опустить Машку-дуру, а сразу двое?
Дочурка растворившейся мамы, впрочем, давно выросла из партизанской войны с дурой-Машкой. Дети меняются быстро и прошлогодние интересы для них, как для нас увлечения десятилетней давности.
И пока мама мысленно доругивается с прошлогодними конкурентками дочери да сплетничает о них в кругу зевающих знакомых, сама дочка крутеет на глазах: теперь она ходит на тематические вечерины в образе родственницы Северуса Снейпа. Или это тоже о прошлом годе было? В общем, мантию, шарф Слизерина и остроконечную шляпу заполошная мама добыла-пошила-связала. И потом долго с наслаждением рассказывала, как кошмарно смотрелась девица, изображавшая Нарциссу (или Беллатрису? один хрен) Лестрейндж (или Малфой?). Хотя сама на позорище не присутствовала. Дистанционно, ткскзть, ужахалась.
Поклонника дочери, вьюношу бледного шотландских кровей, она зовет Скоттиком. Другого, столь же иностранного — Бобочкой (Боб его зовут, Боб! В крайнем случае — Бобби!). Бобочка перспективней Скоттика. Но Скоттик красивше. А Боббик перспективней. Кого же выбрать-то? Вот проблема так проблема! На фоне такой проблемы маме нипочем не понять, что сама она становится все бесперспективнее и неинтереснее для всех, включая собственную дочь.
Вот она, истинная проблема: растворившиеся родители перестают быть авторитетом и источником знаний для своих обожаемых деток. Благодарность (а дочь описываемой мамы, к счастью, добрая и благодарная душа) никогда не заменит интереса. Даже совсем «наканунные смерти» (с) старцы ценны тем, что помнят и о чем могут увлекательно рассказать. А если твои воспоминания лишь блеклая тень воспоминаний дочки, вряд ли девчонка станет юзать тебя как своего рода личный дневник. Тем более, что с годами все больше и больше информации утаивается от матери-старушки, дабы не волновать ее трепетную психику. Ну и чтобы поменьше инфы знакомым сливала, сплетница дряхлая. Неудивительно, что инфопоток все мельчает и скоро иссякнет совсем. Скоро бабуля окажется на отмели. Или вовсе посреди пустыни Гоби.
Но как это сказать старушке на пару лет моложе меня?
