Еще одна история почти десятилетней давности. Прочитала и умилилась: ну какая я Кассандра — это просто несчастье! Всё знаешь, а проку от этого ноль. Оказывается, я предсказала свой артроз. Хорошо хоть не до мелочек — это все же не подагрический артрит, упомянутый в сказочке. Вот уж от чего спасения нет…
* * *
Трехголовый хандрил. Он расклеился, а расклеившийся дракон — это вам не расклеившийся человек и даже не расклеившийся фэйри. Любая болезнь сразу принимает драконовские формы: насморк ценой в тридцать шесть и семь десятых превращается в грипп хорошо за сорок с глюками и краснокожим чертиком, танцующим чечетку сразу в трех головах — а давайте отчебучим чего-нибудь незабываемого, ребятки; осенняя ломота в костях преображается в подагру с пушечной стрельбой в каждой косточке.
Подагра-то Трехголового и навестила, наказывая за содержание протеина в тех, кем старый дракон питался: все эти мускулистые рыцари, ухоженные принцессы, отборные кабаны Немой глухомани… Пора, пора на морковку переходить, нашептывал Трехголовому внутренний голос. Между тем по суставам продирало так, что впору было превратиться в вегетарианца здесь и сейчас: разорять крестьянские огороды, капустные и свекольные поля, объедать фруктовые и оливковые сады — и однажды сдохнуть с сотней вил, серпов и кос в теле. Если людям действительно досаждать, а не играть с ними в казаки-разбойники, они найдут способ обездраконить свой мир. Драконы умирают, когда становятся слишком самонадеянными.
Но к здоровому образу жизни по-драконьи перейти, тем не менее, придется — ишь как в лапах стреляет. Подыскать себе источники подножного корма, из-за которых его, Трехголового, не стали бы преследовать с садово-огородным инвентарем наперевес. Что-то вроде плантаций морской капусты на взморье или ягодных лужаек в Вековечном лесу. Дракон вспомнил заросли бешеной вишни, она же беладонна, из которой его подруга, ведьма Нативида варила допросные галлюциногены для местного князя и приворотные зелья для его фавориток. Рецептура была на удивление сходной. Трехголовый поморщился, представив себя, накачанного атропином, с эротическими глюками и неестественным румянцем на всех трех мордах. Определенно бешеная вишня на опору ЗОДЖ (Здорового Образа Драконьей Жизни) не тянула. Но и питаться одной морской капустой — унылая перспектива, особенно для уважающего себя дракона.
— У нас один выход, — философски заметила средняя голова, досконально изучившая вопрос полезного, но адаптированного к драконьим нуждам питания. — Болотные люди!
— Чё? — ужаснулся Младший. — Вот эти законсервированные болотной водицей останки неведомого года до нашей эры? Да тебя не крестьяне — тебя археологи распнут, если ты их жрать начнешь!
— Трагический идиот, — скривился Средний. — Какие останки? Я про болотника с болотницей говорю!
— Так их всего двое. На один зуб, причем только мне, — пожал их общими плечами Младший.
— Есть их не обязательно. Но с ними можно посоветоваться насчет природных пищевых ресурсов, — смилостивилась старшая голова. Или не смилостивилась, а просто решила обломать Среднему и Младшему весь кайф в извечной игре «Просвети дебила».
Средняя и младшая головы играли в нее столетия напролет: младшая притворялась полным недоумком, не ведающим элементарных вещей, средняя ее просвещала пространными мутными лекциями и краткими энергичными характеристиками, после которых Младший с умным видом задавал вопрос космической глупости — свидетельство того, что ничегошеньки-то он из лекции не почерпнул — и Средний оказывался в исходной точке. За полтысячи лет игроки перепробовали все формы притворства и предательства, подкопа и подкупа, лести и мести. И неустанно искали новые формы, поизощренней прежних.
Однако в приступе подагрического артрита старшая голова не желала этого слушать, не говоря уж о том, чтобы принять непосредственное участие. Она на глазах становилась всё голоднее и раздражительнее:
— Так мы будем с болотными пищевиками консультироваться или просто разорим парочку морковных плантаций?
Старший, в отличие от этих двоих, понимал, что они теряют. Мало того, что придется есть невкусное, вдобавок за тем невкусным придется летать к болотным людям на кулички. Кошмар. А с учетом подагрической боли, поселившейся буквально в каждом суставе (Трехголовый и не знал, что у него их столько) летать куда бы то ни было казалось вдвое утомительнее, чем в самом унылом кошмаре, когда ты машешь крыльями, гребешь лапами, тянешь шею и все равно висишь на месте. Это в здоровом состоянии до болот было крылом подать, хотя зачем бы Трехголовый поперся на болота, будь он здоров?
— Ну ладно, кончай хандрить, дедуля, летим к болотникам, — забормотали с двух сторон, распрямляя шеи и вздергивая головы, поднимая на скрипящие от напряжения лапы ноющее от боли тело.
И вот так всегда, мрачно подумала старшая голова. Когда я ничего не хочу, кроме как тихо помереть, меня усиленно вовлекают в политическую кампанию, в научную экспедицию или в гражданскую войну. Особенность существования драконов в том и состоит, что им никто не нужен, а они постоянно кому-то нужны. Например, соседним головам, которые, будучи твоими альтер-эго, должны чувствовать всё то же самое, однако ни дня не могут прожить без родственного взаимопонимания — тирании, унижения, претензий и принуждения. Вследствие чего ты ни на минуту не остаешься один, в тишине и покое, рядом постоянно ссорятся и кусают друг друга за гребни два самых близких тебе существа. И то бы ничего, да ведь они регулярно пытаются сделать из тебя рефери и третейского судью: выбирай, я или она!
Старшая голова басовито застонала (а вовсе не придушенно пискнула, как уверяют некоторые) и смежила веки.
В аналогичных светлых думах Старший добрался до самого сердца болот, которые постоянно норовили назвать Великими, Непроходимыми, Бескрайними или хотя бы Погаными. Бесполезно, пафосные и злобные клички равно легко облетали с болот, которые были… просто были. И в тех болотах было всё, если верить экологам. И даже, возможно, травка, помогающая от подагры. Хотя Трехголовый был настолько стар, что в чудеса уже не верил, не то чтобы на них надеяться.
— А-а-а! — радостно загомонил болотник, увидев приземляющегося дракона, оставившего на земле борозды от когтей и тормозной путь длиной в километр (сами бы попробовали чисто приземлиться с приступом подагры). — Кого я вижу! Самая красивая девушка среди гигантских монстров!
Трехголовый закатил глаза. Конечно, коли живешь в лесу, пням молишься, а из женского пола только болотницы с их гусиными лапами да русалки с их водянистостью, начнешь и к драконам грязно приставать. Тем более, что многие из собратьев Трехголового уже освоили технику метаморфоз и на досуге превращаются во все подряд, живут светской (и не только светской) жизнью, ни в чем себе не отказывая. А болотник все болтал и болтал что-то про приятное свиданьице и горячих девчонок, вызывая у подагрического дракона только одно желание — осушить эти зеленые легкие планеты одним выхлопом. Трехголовый сложил головы на травку и погрузился в размышления о том, зачем он здесь и есть ли прок в том, чтобы терпеть не только собственную боль, но и чужую глупость. Тяжелей всего были размышления Старшего, потому что именно ему довелось принять на себя вес средней и младшей голов. Вместе с мыслями.
Наверное, поэтому сон старшей головы был тяжек и уныл — совсем как дорога, по которой он шел в сонном видении. Бесконечная, серая, каменистая, с капустно-свекольными полями по обе стороны. В своем сне дракон больше не был свободен и больше не был в конфронтации со всем миром. Его стреножили и приспособили к делу: охранять овощные плантации от воронья и жулья, возить тележки со снятым урожаем в амбар, участвовать в сельских ярмарках, расхваливать покупателям качество здешней свеколки-капустки-морковки… Крестьяне нарадоваться не могли, каким он стал социально адаптированным, мирным и удобным для использования. Да и сам Трехголовый понемногу забывал прежнюю вольницу, радуясь тому, что поздоровел, подобрел, обучился управлению драконьим гневом — словом, превратился в трехглавого вола в чешуе и с крыльями. В кроткую рабочую скотинку.
А еще у него были погонщики. И они погоняли старого дракона идиотскими звуками, как будто тот человеческой речи не понимает: цокали, нукали, хэкали и черт знает что еще. А он, гроза всего сущего (бывшая гроза) покорно поворачивал, куда поводья тянут. Трехголовый не понимал, как он до такого докатился. Так бы сам себя и пнул.
И дернула же нелегкая проехать по той дороге принцу.
Принц был — пальчики оближешь: крепкий малый в парче и сверкающем железе, злой как пес ввиду предстоящей женитьбы, с твердым намерением угробить что-нибудь большое и чешуйчатое. При виде Трехголового он напружился, точно боевой пес, подвитые локоны на затылке встали дыбом, словно волчья шерсть. Но заметив погонщиков, принц увял, будто фиалка на солнцепеке:
— А-а-а, это и есть Хорошая Девочка?
— Да-да, ваше высочество, — принялись кланяться, как болванчики, спутники принца. — Это бывший дракон, которого пейзане прозвали Хорошей Девочкой за послуша…
— Что-о-о-о?!! — взвился Трехголовый. — Как это «бывший дракон»? Я родился драконом и драконом умру! Не бывает бывших драконов! Это принцы бывшими бывают!
— Вот как раз бывших принцев и не бывает, — усмехнулся наглый тип в парче. — Принцем своего рода я останусь, даже если попаду в ссылку, даже если… когда стану твоим королем, девочка. Ну а если ты предал свой род — тут, пожалуй, и меня бы Хорошей Девочкой прозвали. Не пейзане, так солдаты. Сам знаешь, что в армии делают с такими… хорошими девочками. — И сально подмигнул дракону.
Тот замер, как перед прыжком — хотя почему «как»? Трехголовый действительно собирался прыгнуть и раздавить в лепешку что нахалюгу-принца, что его хихикающую свиту. И тут его крепко пнули по заду со словами:
— А ну тихо! Стоять! Хорошая девочка!
Многометровый столб огня вырвался из всех драконьих глоток, свиваясь в огненное торнадо, втягивая в ало-золотой смертельный хоровод созревшие кочаны и корнеплоды, погонщиков и придворных, тележки и штандарты, а там и самого Трехголового…
Дракон проснулся от рева пламени. Болота горели. Пылала, кажется, даже гнилая водица, даже отсыревшие коряги по берегам. Нагревшаяся чешуя спасала от ожогов, но еще минута — и будет поздно, Трехголовый запечется в собственной броне, словно все рыцари-неудачники, когда-то желавшие победить трехглавое зло. Старый дракон рванул вертикально вверх без всякого разбега (хоть парадорские ученые и заверяли мировую общественность, что это технически невозможно) и с шипением ушел в облака. Облака были сырые, прохладные и довольно скоро остудили раскаленные драконовы бока. Очевидно, от перегрева стало немного полегче, подагрические боли отступили и удрученный Трехголовый облетел все болота по периметру. Вернее, то, что от болот осталось.
