Итак, канонир в макияже, а на тот момент жертва инцеста задумала месть. Автор долго описывает страхи насильника перед жертвой (каковых обычно не бывает — насильники самоуверенны, они считают, что жертву сломали, поэтому могут повторять свое преступление снова и снова). И мало того, что это не похоже на чувства абьюзера — это и на чувства правителя непохоже.
«Лилиан с виду изнеженное, капризное и бесхребетное создание, у которого как оказалось железная воля, властность и поистине семейная жестокость. Столько лет водить всех за нос. Король помнил эти сапфировые глаза, которые смотрели на него с насмешкой и вызовом. Он никогда не понимал, почему остальные не видят этого. И Регил отдавал себе отчет в том, что боится своего сына. Такие глаза как у него – не прощали. Однажды давным-давно он совершил ошибку. Король и сам не помнил, почему пошел на это. Наверное, во всем виноват вызов в глубине чистых сапфиров. С некоторых пор Его Величество просто ненавидел этот камень. Теперь тот же вызов горел в глазах его младшего отпрыска. С которым он в конце-концов повторил ту же ошибку, что и со своим первенцем».
Ох как меня раздражают эти дефисы где попало и запятые, которых нет… и вообще безграмотность тех, кто считает себя писателем. «В конце концов» пишется раздельно, Розенталь бы вас побрал, кривописцы! Но не будем отвлекаться на такую малость, как малограмотность большинства МТА.
Удивительно, что король, настолько преуменьшающий оценку своих преступлений (трахать собственных сыновей для него, видите ли, ошибка), вообще дожил до преклонных «после сорока». Короля за такие привычки в отношении собственных сыновей те же сыновья и/или их матери и отравили бы. Трахать можно только вассалов и фаворитов, а если родственников, то только бедных и дальних — это знает каждый король, не желающий себе смертельных неприятностей.
А также что не следует задавать лишних вопросов тем, кто пришел тебя убить, а вместо этого надо попытаться подороже продать свою жизнь.
«– Собирался убить меня? Неужели ты думаешь, что тебе бы это удалось, молокосос?!
…
– Давно пора было сделать это, – тихий голос юноши пропитывал его кожу. – Семья Катани никогда не будет прежней. Именно ТЫ открыл врата для разрушения и мести. Регил Катани, упиваясь властью и силой, ты поступился заветами своего отца и отныне, каждое поколение кто-то из семьи Катани будет служить Лейле. А Регил Катани… – он тихо рассмеялся звенящим рассыпчатым смехом, – никогда не будет прежним, так как я забираю основу твоей сути».
Далее следует километровое бла-бла-бла. Вот он, фанфик во всей его красивости. Никто да не отмстит негодяю, не прочитав тому полуторачасовую нотацию. Чтоб негодяй восплакал и возрыдал на смертном одре, словно сентиментальная институтка.
Естественно, сетератору не понять, как ведут себя реальные правители и воины — то есть люди бесчувственные и не стыдливые по определению. Сам-то он чувствительная девочка (даже если это мальчик), которой, в силу невеликого знания жизни, не верится, что существуют другие люди с другим взглядом на жизнь. Люди, которых не разжалобишь и не напугаешь громким «БУ!!!» и выпрыгиванием из-за шкафа.
Отсюда и описания, и события, и образы, которые не выглядят реалистичными и даже имеющими хоть какую-то материальность. Те, кого объявляют воинами без страха и упрека, ведут себя, словно студенты на зачете по физре: «– Вы поймали Ольгара Безумного, пришпили его к дереву. Ты в животной форме сверкал клыками у его горла, а твой собутыльник просто-напросто заломил этому медведю руки. Свидетели говорят, что более необычного зрелища никогда не видели. В общем, вы оба его настолько потрясли, что он отвязал с рукоятки своего меча обе ленты и отдал вам.
– Ленты его дочери?! – ахнул командующий и застонал. – Дэвид, прикончи меня сейчас. Я, по крайней мере, умру легкой смертью».
Свой главный амулет, ленты дочери, зверски убитой предателем, некто Ольгар Безумный отдает при виде необычного зрелища чьих-то клыков. А его не пробовали называть Ольгар Ссыкло или Ольгар Ротозей? Некто с прозвищем Безумный, если судить по имени — берсерк. Берсерк, которого напугали зубами, заломили руки, и он отдал единственную память об убитой дочке. Ну надо же показать, что парочка каких-то придурков очень сильно напилась?
Кстати, в каждом опусе сетературы кто-то страшно напивается. Это шаблонный способ показать, что у персонажей есть темперамент и они умеют веселиться. Надоело — не передать.
«На туалет ушло почти полтора часа. Лучника Лиана как будто и не было никогда. Зато принц Лилиан отражался в мутном зеркале именно таким, каким его знали при дворе короля Регила.
Именно принц Лилиан поднялся на палубу и встретился глазами с разноцветным взглядом самого настоящего пирата.
…
– Не смотрите так растерянно, прекрасное создание, – продолжил все тот же нахал. – Вы проспали самое увлекательное приключение в своей жизни – захват пиратами вашего корабля!»
Принц пропустил абордаж, потому что красил глаза. Нет, мужчина времен плаща и шпаги мог очень много времени потратить на «создание имиджа» (посмотрите фильм «Опасные связи» Стивена Фрирза — там в начале как раз показан утренний туалет щеголя). Но не в ущерб главному мужскому развлечению — войне!
«– Слушай, Лилиан, за что ты мне зубы выбил, я понимаю, но зачем было тому парню в горло вцепляться?
Тот мотнул головой, сбрасывая пряди волос с глаз, и кратко пояснил:
– Глаза похотливые.
Сиган вздохнул:
– Драться ты мастер, хоть на первый взгляд и не скажешь. Тебе что-нибудь надо?
– Умыться.
– Я юнгу тебе пришлю. Ты только пацана не пугай, его и так всего трясет».
Вот молодец — сам всё проебал, вышел крашеный, точно девка с панели, поэтому выбил зубы одному, вцепился в горло другому… Но как он технически это осуществил — мейкап, я имею в виду? Пассажир на корабле, подвергшемся абордажу, сидит и красится. Его не беспокоит шум, гам и тарарам на верхней палубе? Лады. Вот только при абордаже в борт впиваются крючья, и корабль получает сильный крен. А потом, в течение довольно небольшого времени (несколько минут, отнюдь не часов) судно ходит ходуном, будучи намертво принайтовано к другому судну. И накраситься (равно как и поспать) при такой качке — это еще более героическое деяние, чем выйти и подраться с кем Бог послал.
Юнга с пиратского судна напуган тем, что один из пассажиров хорошо дерется и может даже выбить кому-то пару зубов, кого-то покусать — словом, оказать сопротивление. Вы уверены, что это юнга? Может, он девочка с ресепшна? Потому что даже стюардесс и стюардов готовят к тому, что на борту могут оказаться буйные, террористы, истерики и эпилептики. А в пиратах к такому готовит сама жизнь. Причем быстро.
Словом, сетератор в каждой ударной сцене снабжает второстепенных персонажей не теми реакциями, которые им свойственны согласно положению и прочим характеристикам — он их заставляет прогибаться и подчеркивать своим прогибом особо привлекательные черты главгероя. Какой тот хорошенький, желанненький, опасненький. Другими-то средствами аффтар это делать не умеет — только описывая внешность милашки-обаяшки да сцену за сценой излагая, как тот убивал тех и калечил этих, а они и не рыпались.
Царедворцы, искушенные в бесчестных интригах, не рыпались. Судовые канониры, туда-сюда таскающие пушечные ядра, не рыпались. Подонки из низов, поднаторевшие в трактирном махалове, не рыпались. Ну никто, никто супротив красавчика не выстоял. А почему? А потому, что аффтар не собирается (и главное, не может) объяснить, чем его главный герой так пугает второстепенных. Просто пугает. Нипочему. Это персонаж любовного чтива, в нем не может быть логики, она мешает плавности повествования.
В сетературе едва ли не каждый аффтар предлагает инфантилу, измученному пустыми амбициями, чушь, но на приятную инфантилам тему. Так приятно перепугать взрослых. Так приятно отомстить обидчикам. Так приятно представить себя неотразимым. Ну а внезапная страсть и ревность, закрадывающаяся — да нет, въезжающая на белом коне! — в сердце осторожного, коварного, жестокого, осмотрительного, опытного антагониста, вообще излюбленное клише.
«Пирис печально покачал голой:
– А ведь я действительно полюбил тебя, Лилиан.
Я цокнул языком, настороженно наблюдая за воинами, которые меня окружали:
– Знаешь, несмотря на все, что тебе обо мне известно, должен сказать, что больше всего я ненавижу, когда на меня западают мужики. Таких я готов резать за просто так. Я блевал каждый раз, когда приходил от тебя. Должен сказать Ольгар Безумный задолжал мне за это…»
И весь этот текст, как я уже говорила, совершенно беспомощен в литературном плане: бесконечные диалоги по схеме «Ты че такой красивый? — А ты че такой борзый? — А помаду размазать? — Ах ты пра-а-а-ативный!», перемежаемые беглыми ремарками насчет места, где данные диалоги происходят; хоровод персонажей одноразового употребления, нужных только для того, чтобы подтвердить эпичность и оригинальность главного героя, каковую оригинальность герой сам подтвердить не в состоянии… И если это, по выражению любителей фанфикообразных фэнтези, «стильно», то что тогда пошло, плоско, банально и безвкусно?
Либо человек переучивается в корне (а это на порядок сложнее, чем выучиться с нуля) и понимает, в чем разница оценочных систем полноценной прозы и прикладного сетепорева, после чего меняет свою систему литературных ценностей; либо он отключает мозг да так и остается порнописцем, радостно работая на удовлетворение нехитрых инстинктов читателя — для его сексуального удовлетворения и агрессивной разрядки. Замечу, что и в боллитре эта схема работает, как кажется всяким лже-Кузминым, на отличненько. Ну-ну.
