И как-то пришла к нам выпускница филфака МГУ (слово «филфак», как известно, происходит от греческого «фило» — «люблю» и английского «фак») по специальности «литературоведение». — «Разве мы любили бы и не презирали бы женщину, если бы от нее хоть немножко пахло бы обезьяной, которую мы каждый вторник видим у Предводителя Дворянства?»
Она была вся в образе, но когда я спросил ее, зачем нужны литературоведы — так и не смогла внятно ответить (по ее мнению — для того, чтобы издательства знали, что им издавать. На самом деле это вовсе не литературоведы определяли тогда, и тем более сейчас). — «Извените меня неука за то, что мешаюсь в Ваши ученые дела и толкую по-своему по старчески и навязываю вам свои дикообразные и какие-то аляповатые идеи, которые у ученых и цивилизованных людей скорей помещаются в животе чем в голове».
Я как раз хотел бы почитать научного критика, но где ж их взять-то? — «Много я сделал открытий и кроме этого хотя и не имею аттестатов и свидетельств».
А главное — что делать научному критику с той бессмысленной и невыносимо скучной фигней, которая попадает в те самые шорт-листы? — «Приежжайте ко мне дорогой соседушко, ей-богу. Откроем что-нибудь вместе, литературой займемся и Вы меня поганенького вычислениям различным поучите».
Все-таки технарь с претензиями на Великое Гуманитарное Знание — это не клоун, это целый цирк. Особенно тот, кто верует, что он «в контексте» и потому видит «аллюзии и оговорки», недоступные «тем, кто не в контексте». (Оговорки. В отредактированном изданном тексте. И да, «недоступные» пишется в одно слово, а «контекст» — то, в чем человек не может находиться, даже если он технарь.)
