Вальпургиева ночь и день трудящихся плавно перетекли в очередную войну. Как в 2008 год вернулась. На фоне далеко не первой в моей жизни войны внезапно нарисовался Трехголовый. Очевидно, только он и может заставить меня мыслить здраво в подобной обстановке. То есть просто по-до-ждать. И нет, вовсе не для того, чтобы присоединиться к победившим. Драконам вообще чужда привычка присоединяться. За то их и не любят любители присоединяться, объединяться и воссоединяться — лишь бы собственной головой не думать.
А у Трехголового, при его-то тройном комплекте, на всякое общественное мнение имелось три своих, личных, крепко-накрепко к его драконьей сути привинченных. Так что всякое воспламенение патриотизма он воспринимал… святотатственно. Тем и раздражал род человеческий, бессменного жреца и верную паству богов войны.
Люди, оказавшись в горниле войны, сразу превращались в напуганных или восторженных неофитов. Как будто это была первая война на их памяти и вообще первая война в истории человечества. Впрочем, история действительно учила род людской лишь тому, что ничему она не учит. Даже дракона история научила чему-то, но не людей, которые разорялись, гибли, теряли семьи, теряли страну, теряли себя в ходе ее, истории, любимых игр с закадычной подруженькой — госпожой Войной.
Естественно, невозможно прожить аредов драконий век и ни разу не столкнуться с госпожой Войной, не ужаснуться ее аппетитам и не попытаться вырвать из ее цепких ручек хоть кого-то, хоть что-то. Время от времени Трехголовый так и делал, раз от разу убеждаясь: бесполезно. Если удавалось спасти тело, душа так и оставалась в лапах жестокого божка. Если удавалось спасти душу, тело оказывалось так изломано, то ни на черта уже не годилось. Будучи драконом, Трехголовый никак не мог понять, какой вариант лучше, а какой хуже. Лично ему казалось: оба хуже.
К тому же госпожа Война постоянно возвращалась одной и той же тропой — тропой лжи. Благодаря умению людей изменять воспоминания, понемногу добавляя вранья, чтобы не видеть истину, боги войны за полвека проходили полный круг от «никогда больше, блядь» до «я твое живое оружие, родина». И снова были тут как тут, вползая в головы, не обремененные умом, зато перегруженные скукой и патриотизмом.
А уж если учесть одну важную особенность человеческого мышления, на которую драконы налюбоваться не могли… Трехголовый формулировал эту особенность так: хочешь дружить с людьми — не мешай людям врать. В согласии с этим принципом у госпожи Войны на руках имелся долгосрочный договор на аренду рода человеческого. Сроком в вечность. Вранье ретушировало ее ужасный лик до грозного сексапила и на эту потасканную морду постоянно пускало слюни очередное поколение патриотически и умственно незрелых. Им казалось, что они нашли любовь всей своей жизни.
Дракон, может, и хотел бы объяснить людям, что никакой любви на всю жизнь не существует, что привычка и разочарование — сиделки у смертного одра любви… Но Трехголовый намеревался и дальше оставаться прагматичной, эгоцентричной, самовлюбленной скотиной, которая отравляет жизнь всем и вся, и к тому же слишком дракон, чтобы давать людям советы. С тем и наблюдал за танцами патриотов, выслушивал раз за разом пафосные речи о необходимости для него, дракона, присоединиться к тем, кто намерен завоевать («Купить», — поправлял дракон. «Купить!» — легко соглашались ораторы) свободу для своей несчастной страны…
— Свобода стоит дорого, ее не купишь ни золотом, ни кровью, — философски отвечал Трехголовый. — Ее покупают только трусостью, проституцией и предательством. У вас они есть?
В ответ патриоты всегда роптали. Точнее, им казалось, что они не ропщут, а гневаются, но в присутствии дракона не очень-то погневаешься. Поэтому патриоты аккуратно лавировали между праведным гневом и обиженным ропотом. А Трехголовый наблюдал за их танцами с высоты своей многотонной, битой жизнью и опытом туши. Он не раз видал нечто подобное в далеких странах и эпохах. Человеку несвойственно замечать, что в удаленных от его нынешней локации местах и временах происходило (а то и сейчас происходит) то же самое. Ему кажется, будто его беды и его война — единственные в своем роде. Человек надеется разрешить все проблемы, заполучив себе дракона — и вот тогда…
Трехголовый знавал тех, кому удалось оседлать дракона и некоторое время кататься, визжа от счастья. Знает он, и чем такие истории заканчиваются. Оттого не удивляется и не злится, когда на Драконий утес с самодовольным видом вспархивает везунок-жокей. На одном из его, Трехголового, собратьев.
Оседланный явно под кайфом: мутные глазки косят, зрачки не реагируют на свет, на морде застыла дебильная ухмылка. Оседлавший тоже… не в себе. Сраная человеческая эйфория от передоза власти несет его, точно океанская волна.
— Эй! — горланит всадник. — Ты! А ну выходи! Эй! Ты! Выходи! А ну! Ты! — и далее по кругу, словно песенка, поставленная на ротацию.
Притом, что Трехголовый и не думал никуда уходить, а тем более прятаться. Лежал и лежал себе у входа в собственную пещеру, перед носом у обеспамятевшего дракона и его ничуть не более адекватного наездника.
— Эй… — драконий жокей с видимым усилием фокусирует взгляд на Трехголовом, — …ты-ы-ы… Ви-и-идишь, я покорил твоего бр-р-р-рата! — Всадник гладит дракона по холке, тот подкатывает глаза и совершенно по-собачьи сопит.
— Это сестра, мудила, — невозмутимо отвечает Старший. — И у нее сейчас течка.
— К-как течка? — изумляется уже слегка протрезвевший ездок.
— Как у сучки, — добивает Младший. — Сейчас твоя сучка не в форме, но после секса она тобой закусит, парень.
— Но мы же… с нею… друзья? — незадачливый покоритель драконов всё изумленней и изумленней.
— И как же вы с нею подружились? — ехидничает средняя голова.
Все три драконьи башки в курсе, на чем строится подобная внезапная дружба, но никогда не упускают случая расспросить очередного счастливчика. Пока тот жив.
— К-королевский м-маг… — Счастливчика уже явственно потряхивает. — …д-дал з-з-з-з…
— Зелье. — Средний кивает. — Так я и думал. Велел дождаться нарождающейся луны, когда Венера зайдет за горизонт, а шарики за ролики, и вылить всю бутыль феромонов на спящего дракона. От девчонки смердит сексом.
— И… что теперь? — Всадник ерзает на драконьей спине, как будто под задницей у него развели костер.
— Катайся, пока можешь, — пожимает плечами Трехголовый.
— А потом?
— А потом девочка очухается. И если тебе повезет, она тебя не вспомнит. Но лучше тебе к тому моменту быть за тридевять земель и вымыться в десяти водах. Мы, драконы, вид злопамятный. И у нас хорошее чутье.
— Но он сказал, — наездник переходит на истерический шепот, — что магическое зелье превращает дракона в послушную ско… в друга человека!
— А на сколько — не сказал? — хихикает средняя голова.
— Н-не-е-ет… — покоритель едва не плачет. — Сказал, мы победим врага, потому что все драконы присоединятся к нам…
— Конечно, присоединятся, — кивает Старший. — Ох как присоединятся. Только не затем, зачем вы, люди, подумали. И может, вы даже победите, если враг увидит, что твоя девочка творит… с присоединившимися. Драконий секс, знаешь ли, зрелище не для слабонервных. Разбежится ваш враг и долго еще не сунется.
В беседе возникает мхатовская пауза. Трехголовый не без удовольствия припоминает былые шалости, его собеседник переваривает информацию.
— А потом?! — Этот вопрос, похоже, для героя-предводителя драконов приоритетный.
— Да зачем тебе знать? — влезает младшая голова. — Тебя в первой же случке по холке размажут. Не со зла, извини. Просто не заметят. Ты так воняешь…
— Как?!!
— О-фи-ги-тель-но, — хором отвечают все три головы.
— Тогда почему ты не… не… — Драконоездец не может найти подходящего слова. — …всё еще разговариваешь? — О, нашел.
— А я тоже девочка. Только старая уже, — вздыхает старшая голова. — И на меня этот запашок не действует. То есть действует… Ну как на приличную даму немытая солдатская шлюха. — Трехголовый демонстративно обмахивается лапой. — Так что летел бы ты отсюда. Твоей ездовой ско… подруге человека сейчас очень нужно найти себе мальчика. А лучше нескольких. И осуществить биологическую программу. Не волнуйся, если отпустишь поводья, она сама найдет себе приключений на, кхм, нижний мозг. Но учти, после этого у нее и верхний мозг включится. И ты, если останешься жив, очень пожалеешь, что тебя не раздавило… вовремя.
Аккурат в этот миг в глазах ошизевшей от феромонов драконодевочки мелькает недоумение: и что я здесь делаю? Средний закатывает глаза, Младший откровенно ржет, а Старший делает то же, что и всегда — спасает очередного дурака, подставленного такими же дураками, но все-таки поумнее доверчивого камикадзе.
— Тихо-тихо-тихо, — бормочет старшая голова, усиленно сигналя драконьему жокею: «Ни звука!» и снимает со спины молодой самочки воплощение человеческой глупости и тщеславия. Один пинок — и герой исчезает за кромкой Последней тропы. — Сейчас мы тебя обдуем, помоем, покормим, отправим к папочке и мамочке…
— Еще чего! Я уже взрослая, — пыхтит драконница. — А как я здесь оказалась? Ты меня сюда притащил…ла?
— Ты сама сюда притащилась, — бурчит средняя голова. — Сколько раз вам, молодым, говорить: не селитесь рядом с людьми?
— А что такого-то? — вспыхивает мелкая драконья бестолочь. — Там весело. Еда. Вода. Ай! Холодно же!
— Мойся, кому говорю! — рявкает Старший. — Подстилка человеческая! И радуйся, что я такая же дура, как ты, живу с людьми и знаю, что им от нас нужно!
— Ч-ч-чего? — стучит зубами незваная гостья. Сопливка совсем, чешуйчатые боги. А туда же, взрослая она. Взрослая под кайфом чудить и яйца неизвестно от кого откладывать.
— Любовь и золото, — мрачно шутит младшая голова. Почти шутит.
— Там же мои… — мелкая пытается вывернуться из лап Трехголового. — Там все мои сокровища остались!
— Нет там уже никаких сокровищ, — сухо констатирует Средний. — Растащили давно. Будет тебе, идиотке, наука: никогда не ввязываться в человеческие разборки.
Через несколько часов, придирчиво обнюхав девчонку, Трехголовый дает добро на возвращение в разграбленное, оскверненное родное логово.
— Надеюсь, она поумнеет, — философски замечает средняя голова, провожая взглядом пьяный, зигзагообразный полет молодой драконницы.
— Чтобы понять, кто есть кто — нужно время, — бурчит Старший. — А если тебя пытаются зачаровать — ну очень много времени.
Трехголовый слышит, как где-то в недосягаемой выси хохочут, довольные собственной шуткой, боги войны. У них еще есть время, чтобы придумать новую. Все время мира. Ведь люди не меняются — они же не драконы.
