Этот вопрос ни ко мне. Это даже не вопрос. Это извечное «Кто виноват» и «Что делать». А еще «дороги, дураки и кому на Руси жить хорошо».
Или из описаний, еще мутнее диалогов:
…Иду по коридору. Захожу в палату. Потоки золотистого света из окна. Почему? Окна выходят на запад… Мужчина на крайней левой койки у окна. Красивый, шестидесятилетний мужчина открывает глаза. Высокий загорелый мужчина садится в кровати, свешивает ноги и потягивается. Смотрит в окно. Поднимается. Свет рвется в распахнутое окно. Мужчина делает шаг вперед… и растворяется в свете.
…Толчок. Открываю глаза. Первая мысль: «Он умер». Смотрю на часы. Пять двадцать. Встаю. Выхожу в коридор. Сестра спешит навстречу. Машу рукой. Сестра кивает и возвращается. В палате тихо. Сестра рвет бинты. Пять двадцать. Фамилия. Дата. Время. Беру листок назначений. В ординаторской тоже тихо. Начинаю писать: «….несмотря на проводимое лечение….в 5.20 констатирована биологическая смерть. Труп направляется…».
Церковь на перекрестке. «Всех скорбящих радость». Маленькая. При больнице. Этой больницы уже нет. Давно. Двадцать лет. И моего первого дома тоже нет. Тоже давно. Двадцать лет. На месте моего дома — моя больница. При ней церкви нет. Есть эта. Два квартала вверх по улице. Никогда не была здесь раньше. Первый раз. Запах ладана. «…Иде же нет воздыханий…». Молодой священник. Скоро я буду знать телефон церкви. Потом — сотовый батюшки… Потому что ему придется приходить в мою больницу. Часто. В любое время. Потом. Не сегодня. Сегодня — мой «первый раз».
Не спорю, каждая из этих сцен была бы правомочна и на своем месте, окажись она вставлена в нормальное повествование в качестве ударного момента. Ночной кошмар, нервный шок, гипнотический транс — словом, ситуация, в которой персонажу не до описаний и размышлений. Но книга, вся состоящая из отрывисто-шоковых мыслишек… Извлечение из этой шелухи чего-либо похожего на смысл, сюжет или образ представляется унылой, трудоемкой и бесполезной задачей. Какие богатства светят тем, кто просеет десятки эпизодов наподобие этого:
Милка свое получит. Макс
Да. Тухляк с этой Светкой. Ничего. Полчаса угрохал — нуль. Конечно, способности у нее — дай, как говориться, Боже. То есть, лучше не дай… Потому что лучше без «способностей», но при мозгах. Ладно. Милка с Анютой что-то заскучали. Хрень какую-то обсуждают. Налить вам, что ли, девочки?.. Ну, за вас, что ли…
Ой, блин. Со Светочкой было лучше. Потому что Милка отчего-то считает, что я разбираюсь в технике… И начинает «грузить» по полной программе… Сорор Мила… Не послушаешь — обидится… Дитя малое!!! Так… вникаю…
— Ну, вот, смотри. Забрасываем корму в занос, добавляем газ и входим в скольжение. Развесовка у нас идеальная, так что если газуем — начинаем дрифтовать. Дальше — после выхода боком — сбрасываем газ и поворачиваем колеса в противоположную сторону. И все!
Мила торжествующе смотрит на окружающих. На песке — какая-то фигня.
— Ну и что «все»?
Милка смотрит как на убогих.
Я тоже. Потому что эта картинка убога, даже будучи списана с реальности до последнего слова. Помню, как подруга Е.А., некто Ю.Белова мне все уши прожужжала о реализме языка, действий и опыта, описанного аффтором той «Весперы». И невозможно было Беловой объяснить (как и многим на этого богоспасаемом сайте): искусство не копирует действительность, а создает свою. Реальность копирует ученичество. Но никто не ставит ученические работы наравне с законченными произведениями. Тем паче плохие ученические работы, сделанные не юным гением, а вполне созревшим бездарем, пописывающим еще и стишки в духе:
«Для чего мне стихи? Чтоб мысли,
Будто выстрелы — в сердце,
Влет!
Чтобы искренность, так искренность,
А не что-то наоборот.
Чтоб искрило, горело жарко,
Чтобы душу тальянкой рвать!
Ну, и всем раздавать подарки…
А иначе — зачем писать?»
Спасибо, барышня, за подарок, но нельзя ли от него отказаться? И вообще, отставить рвать тальянку со своей хваленой искренностью. Которая на практике оборачивается либо глупостью, либо беспомощностью. После чего по «стилю» Александровой Е.А. становится ясно, что книги мои ей читать противопоказано. Слишком они сложны для того, кто не понимает элементарных вещей. Например, что из блеклых, ничего в себе не заключающих набросков не составишь ни романа, ни даже повести. Что чередование истерик, аутодафе и корпоративов летучей инквизиции производит впечатление серенькое и пустенькое. Гомогенное.
Таков пример гомогенного текста, который я частенько встречаю на Самиздате. Он бывает разный — рваный или тягучий, вязкий или отталкивающий, однако его отличает удивительное сходство в одном. Он. Пустой. Ну а меня эти ребятишки упрекают в том, что текст у меня чересчур плотный. Конечно, тяжело дышать воздухом тому, кто потратил столько сил, чтобы адаптироваться к вакууму.
И повторяю: проблема не в критике как таковой. Проблема в глупой, безграмотной критике со стороны недоучек, полагающих, что их поток сознания тянет на литературное произведение. Принимать нечто подобное как критику — простите, но это просто смешно.
Засим всё.
UPD. А, нет, не всё. Злоехидная френдесса Тата Ветровоск не преминула написать пародию на поэтический экзерсис Е.Александровой:
«Для чего людям срать? Чтобы мысли
Шевелились и перли,
Вот!
Чтобы пернуть, как в лужу выстрелить,
А не что-то наоборот.
Чтобы сралось с душою яркою,
Даже жопу не жаль порвать!
Я – хожу в туалет с тальянкою
А иначе – зачем мне срать?»
По-моему, весьма созвучно.
