Соланж, зависнув над Мадам, выглядит злой тенью, не больше. Конечно, Соланж, а отнюдь не Мадам, привела бедняжку Клер на грань самоубийства. Мадам не сумела бы сделать выводы из улик: оговорки служанок; будильник из их комнаты, оказавшийся в хозяйской спальне; румяна Мадам на лице Клер; липовый отвар, налитый в чашку из самого дорогого сервиза, словно по торжественному случаю… Мадам смотрит, но не видит. Она слишком занята мыслями, последовать ли ей за возлюбленным на каторгу или сшить себе самые великолепные траурные платья, чтобы носить их более достойно и изящно, нежели настоящий траур.
Служанка Клер (Александр Солдаткин), скажу я всем господам гомофобам, — образ замечательный, мастерски сделанный. Клер кажется не мальчишкой в юбке, а растерянной девчонкой, чьей жизнью без стеснения распоряжается сестра — сумасшедшая с манией убийства и жаждой славы. Да, Клер придумывает, что бы такого написать в доносе на Месье, черпая вдохновение в детективных романах (Мадам потом называет ее выдумки и ее письма глупейшими). Клер старательно исполняет роль своей хозяйки в мини-пьесе «Убийство Мадам», которую режиссирует Соланж. Клер принимает на себя роль Мадам, когда та ускользает от своих палачей, пьет липовый отвар с люминалом, предназначенный Мадам. И все равно она ведомая. Самоубийство Клер, завершающее пьесу, происходит под невидимым, но ощутимым давлением Соланж, именно как старшая из сестер и обещает: «Попробовали бы вы не умереть у меня! Вы будете выпрашивать смерть, которую я, может быть, и не соизволю вам дать».
Зато в Соланж (Дмитрий Бозин, заслуженный артист Российской Федерации) совсем нет женственности, она не женщина и не мужчина — она темная сила, скорее жрец, чем жрица ужасного ритуала, душащий все вокруг силой злобы и зависти. Эта сила, исходящая от простой служанки, буквально сбивает с ног. Соланж великолепна в своем собственном роде, среднем роде. Это средний род дьявола, но какого-то… неудачливого дьявола, еще не наученного держать под контролем все и вся. Время от времени Соланж падает на пол, скользя по нему черной тенью и нюхая воздух — змий адский в раздушенном раю Мадам. Соланж бредит своей пафосной публичной казнью за преступление, потрясшее мир — мир прислуги, незаметной господскому глазу. Между Соланж и славой, которой она так жаждет, стоят ее сестра и ее хозяйка. Удивительно, что белому ангелу в боа все-таки удается ускользнуть от запутавшейся грешницы Клер и обезумевшей дьяволицы Соланж.
Смена музыки (теперь это песни Далиды, но есть и песня Даниэля Лавуа Ils s’aiment, и «Реквием» Верди) существенно украсила спектакль. Как и смена хореографии. В результате постановка приобрела мрачную законченность ритуала. Вся его жизнелюбивая энергия и свобода выплескиваются в финальных танцах. Иначе бы пьеса оставляла в душе печаль, а в голове — самые черные мысли.
Смешно сказать, но я обнаружила в себе сходство с белокрылой идиоткой Мадам, к счастью, не полное и не постоянное. Однако и я могу обидеть «провалами в памяти»: «Ах, Клер… Или Соланж. Что-то я вас путаю…» — но не от высокомерия, какое уж тут высокомерие, если я и правда не помню, кто Клер, а кто Соланж. И тоже ни черта не замечаю, когда за моей спиной вскипает вулкан зависти. Лишь когда улики начинают бросаться в глаза, от них уже некуда деться, а вулканические выбросы душат и обжигают, изумляюсь: ка-ак, меня кто-то настолько не любит, что пытается мне навредить? Ладно, нелюбовь — дело обычное, но плести целые заговоры против моей особы? Вы с ума сошли?
А ведь бывает так, что сходят. Самые обычные, серые людишки превращаются в змей эдемских и норовят укусить куда достанут — да так, чтобы жертва уж никогда не оправилась, ни с помощью новых платьев, ни последовав за любовником в Гайяну, в Сибирь, с этапа на этап…
