Недавно заговорили с друзьями о такой странной вещи, как отсутствие у критика собственного вкуса. Не того, который позволяет оценить качество продукции, но того, который превращает оценку во вкусовщину. Между тем я знаю превеликое множество людей, убежденных, что критика есть определение того, что данное варево представляет на твой вкус. Хотя у критика своего вкуса нет и быть не должно.
Жестче всего этот принцип проявляет себя, сколь ни удивительно, в сфере ресторанной критики. Вкусовые рецепторы у человека на такой должности в полном порядке и даже более чем в порядке. И собственные пристрастия имеются: у ресторанного критика их поболе, чем у обычного едока. Однако профессионал не может позволить пристрастиям влиять на оценку продукта. Если ты, критик, не любишь помидоры (я, например, из тех, кто не любит), но в блюде таковые имеются, ты обязан определить, насколько они здесь к месту и гармонируют ли с остальными ингредиентами. Плеваться и кричать: как вы смеете подавать мне помидоры, вы же знаете, я эту гадость не ем! — будешь, когда ты клиент. А когда ты критик, должен забыть про всяческие «я». «Я» тебе заменит публика. А публике…
Публике. По. Хуй. Твой. Вкус. Ты должен рассказать о вкусе вообще, о качестве продукта, готовки, подачи и проч. Потом можешь выйти на улицу и блевануть в урну.
В литературе, впрочем, всё то же самое: пока ты старательно потакаешь своим пристрастиям, ты потребитель, а не критик. Меня всегда раздражали авторы откликов, беззастенчиво лепящие «мне понравилось» или «мне не понравилось». Да мать вашу, какое мне дело до сетевой вкусовщины? Человек, о котором я ничего не знаю, не знаю даже, умен он или глуп, заявляет про книгу, что ему, дескать понравилось/не понравилось. И что?
Знаете, как это называется? Психологический ритуал. Выдача бесполезной информации одним собеседником и покорное принятие ее другим. Нечто вроде виляния хвостом и прочих знаков дружелюбия: после толики бескорыстного внимания оппонента мы расслабляемся и понимаем, что нас не будут есть живьем. Ну по крайней мере прямо сейчас. Конечно, в светской беседе это хорошо и правильно, поелику светская беседа есть ритуал демонстрации мирных намерений (зачастую ложных). Вот почему незначащая или фальшивая информация составляет до 99% светской беседы. А знаете, что заставило меня покинуть некоторые литературные сайты: МОСК, аналогичный МОСКу сайт под названием «Лоция», Самиздат? Вот это самое — светские беседы. Если учесть, что срач тоже можно назвать светской беседой, пусть и намерения в нем демонстрируются самые недружелюбные (которые тоже могут оказаться ложными, поскольку оппонент, которому ты якобы антипатична, мечтает об одном — быть рядом с тобой, детка).
Скучно, смертельно скучно на профессиональном сайте обнюхивать чужие попки и махать хвостиком. Рвать глотки и вычищать мясо из-под когтей, сыто взрыкивая, также скучно. Вести с профессионалами беседы о том, что понравилось лично им и лично вам, можно между делом, когда нет более интересных тем. Или когда у вас общие вкусы: что вам нравится, то и ему — и наоборот. А до того имеет смысл юзать профессиональный сайт в профессиональном плане. И литературный сайт подходит не для альянса Петуха и Кукушки, но для разговора о литературе, о ее приемах, методах, новинках и старине. О чем большинство обитателей литературных сайтов в упор не помнит. Или даже не подозревает. Поскольку достаточно казать: хватит флудить, есть вам, что сказать по делу, а не «здрасьте, вы мне нравитесь, прочтите меня и полюбите, как я вас»? — как слышишь топот убегающей массовки (с). Светское общение — тот максимум, на который способны эти «профи».
Мало того, что литературные сайты засижены любителями щебета и грызни, полны тщеславных людишек, осваивающих здешнюю терра проспера методом квадратно-гнездового френдинга — младоавторы ищут себе индульгенции на халтуру. Они полагают, будто похвала от, скажем, известного писателя, эдакого мэтра фэнтезей, оправдает любое их писево, отныне и навек. Радостно позабыв, что мэтр может всех хвалить на автомате, не читая. Что мэтр может быть:
а) равнодушным,
б) занятым,
в) ленивым,
г) неконфликтным,
д) некомпетентным.
Да-да, и последнее тоже. Писательство и критика — разные профессии. Любимый мною Довлатов писал в «Бывальщине»:
«Якобсон был веселым человеком. Однако не слишком добрым. Об этом говорит история с Набоковым. Набоков добивался профессорского места в Гарварде. Все члены ученого совета были — за. Один Якобсон был — против. Но он был председателем совета. Его слово было решающим. Наконец коллеги сказали:
— Мы должны пригласить Набокова. Ведь он большой писатель.
— Ну и что? — удивился Якобсон. — Слон тоже большое животное. Мы же не предлагаем ему возглавить кафедру зоологии!»
Так вот, читая излияния некоторых писателей, понимаешь: слон большое животное, но в зоологии понимает ровно столько, сколько в ней понимает животное. Нужно иметь склад ума и склад характера, отличный от писательского, чтобы заниматься критикой. Некоторым писателям удается работать на два фронта, некоторым — нет и никогда не удастся. Ибо критика — отнюдь не умение тонко чувствовать текст, не талант создавать слог и стиль, не навык синтеза информации. Это способность анализировать и текст, и слог, и стиль, и информацию. Обратный навык, если так выразиться. Порой автор и сам не видит, чего он там в свой текст наклал наложил вложил в творческом порыве — а критик увидит. И всё как есть публике расскажет.
Когда я пишу как автор, я использую одну сторону своей натуры, когда пишу как критик — другую. Я бы даже сказала, что использую разные полушария, но мозолистое тело никто не отключал. Оно у меня функционирует исправно и осуществляет доставку информации из правого в левое и обратно без простоев. Так вот, писать книгу, которая мне не нравится, я не в состоянии, даже в качестве книггера я пишу то, за что мне не стыдно ни перед читателем, ни перед официальным автором книги. Именно поэтому заказчики возвращаются: со своими книгами моего авторства они выглядят умными людьми. Как критик, я могу читать, разбирать и даже хвалить книгу, которая мне нисколько не нравится. Более того, большинство книг, похваленных мною в рецензиях, я никогда не открою. Они мне не нравятся, хотя написаны хорошо.
Я прекрасно знаю разницу между отлично приготовленным и вкусным блюдом. На этой разнице строится высокая кухня: тот, кто голоден и хочет вкусно пожрать, будет разочарован высокой кухней, сосредоточенной на оттенках вкусов и на фактуре продукта. Поэтому оголодавший едок может и свеклы с чесноком навернуть, а вот свекольное суфле с шоколадом оценить может только сытый. Сытый гурман. Насыщение и изучение — разные цели, имеющие одно общее средство: пероральное введение в организм питательных веществ. Все остальные средства различаются — и очень сильно.
Ну и на посошок пару слов о переходе на личности, коим так любят прикрываться раскритикованные графоманы.
В мой адрес постоянно летят обвинения: Ципоркина переходит на личности! Она говорит гадости об аффтарах! То бишь как бы в текст не заглядывает вовсе. Незамутненные мои МТАшечки! Если для вас «переход на личности» — всё, что лежит за пределами блеянья «книжка не понравилась, явно не мое, полагаю, найдется читатель, который оценит достоинства этого произведения, а я, извините, не компетентен», то это ваши проблемы. Критика — занятие подчас жестокое, словно хирургия. И больно бывает, и стремно бывает. Ну и как повезет, иной хирург в азарте здоровую конечность вместо гангренозной оттяпает, и ходи с культей. Неделю, пока сепсис организм не доест. Как отделить стОящего критика от нестОящего? А по аргументации, родимые, по аргументации. Если он пришел, чтобы сказать, какой вы светлый человечек и как ему приятненько сделали — это не критик. Это читатель в порыве благодарности. Тоже неплохо, но одно другому не замена.
Благодарная публика и хорошая критика в условиях купли-продажи отзывов кажется единым многоглавым чудовищем, жрущим деньги и какающим радугой положительными рецензиями. Поэтому никто уже не верит добрым словам на кавере книги, что были произнесены критиками, знаменитостями, печатными органами. Не знаю, в курсе ли читатель: эти отзывы пишет редактор, а знаменитость, критик и печатный орган только расписываются в платежке. В общем, похвала мэтра ничего не стоит, если не считать уплаченных за нее бабок. Мэтр считает, что если ему сует деньги не автор в темном углу на конвенте, а издательство в светлом помещении кассы, то это не подкуп. И борзые щенки не взятка. Ну, какая литература, такие и мэтры.
Но вернемся от объективных и отзывчивых именитых писателей к необъективной и недружелюбной мне. Переходящей, как уже было сказано, на личности.
Характеристики типа «бездарность», «невежда», «плагиатор», «глухая к тексту графомань» относятся непосредственно к деятельности, гм, пис-с-сателя. Злая я, недобрая? Ну так ваши книженции не располагают к благодушию, я их за дело громлю — как и вас. А вот сплетни о том, блядь я или старая дева, нищенка или богачка, гламурное кисо или обитательница ночлежки, никоим образом деятельности моей не касаются. Вы бы, милые мои, не позорились. Я еще помню, как первые из вас пытались изображать профессионалов, в ответ на критику своих книжек критикуя мои: а вы вообще писать не умеете, я вот ниасилил, сухие мертвые конструкции, бябябя. Хотя, повторяю, мое качество писателя не влияет на мое качество критика — и наоборот. Не говоря уж о том, что мои мертвые сухие конструкции, буде таковые имеются, не отменяют моих же аргументов на ваш счет. Если я говорю о ком-то, что он бездарность, то аргументацию привожу железную: ваши речевые, фактические и стилистические ошибки, вашу неграмотность и неоригинальность, ваш канцелярит и развесистую клюкву. Ваше невежество и склонность к воровству, наконец. И цитаты в моих рецензиях — не попытка придраться к неудачному выражению, одному на сотню страниц, по принципу «Удалось червяку на веку лист подъесть», а полноценный абзац-другой-третий, монолог, диалог, описание, по которому читатель и сам видит, есть у автора стиль или так… казакування в Горедрысье с налетом канцелярита.
Вы казались себе не столь ужасными? Друзья убедили вас, что вы светлые человечки, потому что они читают вас с удовольствием? Тогда пишите для хомяков. Не издавайтесь, коли боитесь, что вас за пределами родного болотца обнаружит злой чужой человек с сачком, отнесет на лабораторный стол и сделает из вас препарат для исследования.
