Ф.М. Достоевский. Идиот
Галина Леонидовна недавно выдала: «Читателю вообще нельзя впарить фуфло — это важная особенность литературы как таковой». В мемориз, воскликнули друзья. Впрочем, как всегда, попытка говорить красиво закончилась в сентенции доминатрисы пшиком. Что именно является важной особенностью литературы: впаривание фуфла? Но допустим, мы поняли эту корявую фразу правильно, в том смысле, в каком ее выдала наша ведущая критикесса. Что же за нею (за фразой) стоит? Неужто и в самом деле читателю не впаривают фуфла или читатель легко распознает, чем его потчуют?
Особенно правдоподобно данное утверждение смотрится на фоне некоторых опусов некоторых литераторов. В качестве примера приведу даже не мейнстрим. Предположим, нынешний мейнстрим настолько не для всех, что ни для кого — если, конечно, выглянуть из той песочницы, где современные критики-писатели лепят куличики и делят совочки. Возьмем что-нибудь эдакое из как бы приличного как бы масслита. То есть такого масслита, который позиционирует себя как текст, написанный профессионально.
В наши дни высокое звание отчего-то дают не тому, что написано талантливо, а тому, что написано человеком подыздательским, не понаслышке знакомым не столько с литературой, сколько с паралитературой. Например, работником издательства, который и работать-то в книгоиздат пришел в надежде напечататься.
Вокруг меня одно время бойко крутились издательские шестерки. Одна очень хотела поведать мне ужасное положение дел: их авторы, пишущие в год от одной до пяти книг по заказу, страсть какие профессиональные. Ну а те, кто пишет свое, да еще и не каждый год — те, может, и истинные писатели, но не профессиональные: «Вполне можно быть профессиональным писателем, — то есть посвящать себя писательской деятельности, получая оплату, хотя бы приблизительно равную прожиточному минимуму, не так ли, малоуважаемый редактор? — если писать по 3-4 книги в год, увлекательные, оригинальные, чисто и грамотно написанные — причем на любую тему, предложенную издательством». Однако достаточно вырваться с галер, как ты уже «бывший сеттер», то бишь непрофессиональный писатель. Ибо профессионал должен быть при издателе, как сеттер — при бирке и поводке. Иначе какой же он сеттер? Порода исчезает вместе с биркой.
Были и такие, что усердно отмазывались от звания графомана, торгующего фуфлом, только фуфлом и ничем кроме фуфла. Хотя все были в курсе занятий того же Гаврюченкова, он же Блядеайкон (и нет, это не я его так обозвала, это он сам, от великого знания английского) — друга амбициозной пэтэушницы Скади и жополиза вороватого издателя Крылова. Вот уж кто неустанно разъяснял нам, убогим, как обстоят дела в книгоиздате и куда он, наш книгоиздат, движется, неотвратимо и победоносно.
С тех пор прошло пять лет, но радужные мечты гражданина Блядеайкона ни в малой мере не исполнились, не говоря уж о его «городских сказках о книгопродаже»: «В крупных городах читалки тоже удел малоимущих граждан — студентов, программистов, учащихся старших классов и других чудаков, которые, не имея возможности состояться в реальной жизни, бегут от неё в мир фантастики и интернетов. Показательно, кстати, что в Москве количество людей, которые говорили о роли электронных книг в их жизни, минимально. В Москве и так хороший выбор, большие книжные магазины, библиотеки. И таким образом, особой потребности нет в том, чтобы покупать электронную книгу и туда закачивать». Ну да, ну да. Количество столичных книжных и библиотек сильно выросло за прошлые годы.
Гаврюченков и Ко чего только не делали, дабы помочь своим хозяевам продать резаную бумагу за хорошие деньги! Даже делали выгодные предложения олигархам и простым миллионерам: создавать себе бумажные библиотеки, потому как библиотека с современной литпродукцией есть лучший из всех возможных понтов…
Почему я так недобро отзываюсь о трудах и плодах этого самого издательства? Да потому, что не только обложки (которые в последние лет десять прекрасно отображают то, что под обложкой, а порою и лучше текста бывают), но и фразы из поделок Гаврюченкова (большой специалист, как верно заметил мой френд) дают представление о том, каков редактор, каков издатель, каков продукт.
Итак, служил Гаврила шнягоделом, Гаврила писево писал. Представляю выдержки из его книги «Нигилист-невидимка». Перлы в студию.
Здесь не мелочились с расходами, делали по-взрослому, по-большому. — Делать по-маленькому, надо понимать, простатит мешал. Спасибо хоть запора у делателей по-большому не случилось.
Валериан выскользнул подобно раку, что могучим подгибанием хвоста смещается задом наперёд быстрее ветра. — Какого именно ветра? Один метр в секунду или четыреста? А то мало ли что у вас за раки в голове. Вдруг это раки-торнадо?
Впрочем, подобное можно счесть придиркой. «Быстрее ветра» — устойчивая идиома, которая означает всего лишь высокую скорость и разбору не подлежит. Меня изумило другое — а почему рак-то? Есть животные, с чьим поведением сравнивать быстрое движение было бы куда проще и элегантнее. Автор (точнее, аффтар) пытается изумить читателя оригинальностью метафор?
Да, именно это наш аффтар и пытается сделать. Очевидно, аффтарам серпом по яйцам бьет любимое сетевым народом выражение «об одном прошу тебя: не говори красиво». Я тоже не люблю данной «премудрости». Хотя бы потому, что принадлежит она не самому Тургеневу, коему ее приписывают, а его персонажу Базарову, безграмотному, словно лягушки, которых Базаров резал. Вспомнить хоть предшествующий диалог сего персонажа и Аркадия Кирсанова, хорошо образованного молодого человека: «— «Природа навевает молчание сна», — сказал Пушкин.
— Никогда он ничего подобного не сказал, — промолвил Аркадий.
— Ну, не сказал, так мог и должен был сказать, в качестве поэта. Кстати, он, должно быть, в военной службе служил.
— Пушкин никогда не был военным!
— Помилуй, у него на каждой странице: на бой, на бой! за честь России!
— Что ты это за небылицы выдумываешь! Ведь это клевета наконец.
— Клевета? Эка важность! Вот вздумал каким словом испугать! Какую клевету ни взведи на человека, он, в сущности, заслуживает в двадцать раз хуже того».
Никого не напоминает базаровское поведение? Ведь это сетевой спорщик, несущий шопопалу с уверенностью дурака и невежды. После чего и звучит пресловутое «не говори красиво», подхваченное необразованными массами. Однако аффтары хотят быть не просто красивыми, а вдобавок еще и оригинальными в своих метафорах и гиперболах. Вот и рождают кривые безобразные красивости — соответственно своим идеалам прекрасного.
Анненский продолжил разоблачение и остался в шёлковых кальсонах и нижней рубахе с инициалами. В этом костюме, сделавшим бы честь Адаму, он прошёл в столовую, исполненный решимости, потому что был мужчина взрослый и мог сам о себе позаботиться. — Здесь объяснение дойдет только до определенной категории читателей — до тех, кто способен различать не только уморительность идиотизмов и грязнотцу пошлостей, но и не к месту употребленное слово или выражение.
Когда аффтар плохо понимает тонкости литературного языка и лихо ваяет словосочетания вроде «продолжил разоблачение» (поневоле представляешь себе обличительную речь на судебном процессе) или «костюм, сделавший бы честь Адаму» (что означает не прикрытую бельем наготу а, наоборот, наготу еще более откровенную, чем нагота первых людей в саду Эдемском) — я, при всем своем отвращении к Базарову вообще и к его «не говори красиво» в частности, посоветовала бы аффтару именно что не говорить красиво. Не браться, коли не умеешь.
Сунул оружие в брючный карман. Там кастет колыхался при движении ног, но был куда менее заметен.
— Когда идёшь на Выборгскую сторону, лучше взять приблуду, чем не взять, а потом пожалеть.
Изрекя сию избитую во всех смыслах истину, знаменитый сыщик налил полную рюмку абсента. Графин наполовину опустел. — Колыхающийся кастет (притом, что колыхаться может только предмет легкий, вроде занавесей или воды, а тяжелый покачивается или смещается); графин, наполовину опустевший, если судить по последнему действию персонажа, от наливания из него одной рюмки (что ж за рюмка-то была? ведерная?); «изрекя» (нет такой формы у глагола «изрекать», собаколюб ты издательский; грамотные люди пишут «изрекши» — такова деепричастная форма устаревшего слова) просто криво написано, то «приблуда» и есть пример типичной страшненькой красивости.
Гражданин Г. написал романчик из жизни нигилистов, то есть взял за основу временной период, окончившийся задолго до того, как устарелое разговорное слово возродил и преобразовал молодежный сленг. А в ту эпоху, когда персонаж, в штанах коего колыхался кастет, называет оружие приблудой, так назывался чужак — приблудившийся, присоседившийся, присоединившийся; бродяга, постоянно или на время осевший где-либо; нагулянный, зачатый, рожденный вне брака ребенок. Поневоле представляешь, как этот воен Светы берет с собой в криминальный район несчастного ребенка…
на веранде протряслась за кисейной занавесью дамская голова — И предположить не могу, что такое «протряслась голова».
Можно протрястись мимо дома на экипаже или другом передвижном средстве, подскакивающем на колдобинах. Можно протрястись какое-то расстояние на конке, автомобиле или в карете. Но протрястись можно исключительно целиком, отдельно трясущаяся голова описывается иными глаголами и эпитетами.
Как нечто подобное выглядит у сетераторов (коих тот же Гаврюченков демонстративно гоняет; раньше, по крайней мере, гонял) ссаными средствами гигиены?
Минерва все уши промяукала по поводу того, что место профессора ЗоТИ пустует и он, весь из себя такой благородный, мог бы его занять, а то бедные детишки будут не образованы. — Аффтар употребляет странноватое «промяукала» явно для «изячества» и характерности, но при этом не понимает разницы между «не образованы» (не зачаты, что ли?) и «необразованны».
Он рванул рубашку Гарри так, что пуговицы посыпались по сторонам, не имея возможности связно мыслить для заклинания. — Пуговицы, не мыслящие заклинаний связно. Бессмысленные такие пуговицы.
Был только лишенный смысла треп полукровки, который лишил магии одного из самых могущественных мага и волшебника, который даже не вступил в зрелый возраст, в котором наверняка мог бы щелчком пальцев заставить мир поменяться к лучшему. — Который-который-в котором. Кто на ком стоял, кто кого лишил, кто куда не вступил и кто не мог поменять щелчком пальцев этот кошмарный мир, где малограмотные существа воображают себя писателями?
— И что мне делать? — Отчаянно прошептал угнетенный парень. — Интересно, кабы угнетенный парень стал освобожденным, его отчаяние уменьшилось бы или увеличилось?
