Снова возникло настроение написать про неустанно раскручивающих себя травматиков. Конечно, пост опять назовут вылазкой группы в полосатых купальниках, гоняющих одну-единственную жалкую курицу Валерию Ефимовну, но поверьте — группа ни при чем. Меня саму прямо-таки завораживает современный среднестатистический «спердобившийся» графоман. Зубастые крокодилы, вроде внучек большевичек с муфтами или комбатов с родней в правительстве, — уровень, на который «человеку из народа» подняться трудно: тут надо выгодно родиться, выгодно жениться, выгодно продаться… Фарта нужно много, больше, чем в казино для трех угаданных подряд. Поэтому степановско-прилепинские случаи как выборку рассматривать бесполезно: о том, что пишут господа товарищи отвратно, знают все, включая их усердных хвалитиков. А вот средненькие графоманы с их стремлением раскрутить свое писево с помощью связей — случай распространенный. И если у них получается, сколько маленького щастья, какой восторг от синицы в руках!
Всё к тому, что Валерия Пустовая отчаянно старается сделать вид, будто написала книгу — так отчаянно, что это уже становится неприлично: устраивает своему опусу вторую презентацию, в том же составе, что и первую — Качалкина-Селиванова, Жучка, Балла и кутёнок Кутенков. Ненадолго критик Бавильский, честно пытавшийся объяснить другу Лерочке: твоя писанина, милая, ни разу не литература, сбил спесь с очередной «травматички». «Философская лирико-исповедальная проза», — так обо мне Костырко написал», — немедля переключилась на хвалитиков друг Лерочка. Неудивительно, что Костырко-Василевские помогают чем могут «своей литинститутской девочке». Хотя курьер-главред Василевский на презентацию не пришел.
Видимо, «авторка» решила взять читателя измором. И пускай люди спят в пустом зале тяжелым презентационным сном, пускай пришли только те, у кого свои дела в приватизированном «Новом Мире», пускай чирлидершами Балла да Жучка, на подпевке Кутёнок (некоторые готовы на всё, лишь бы приняли в стаю), пускай заплывшая Жучка фальшиво улыбается на камеру, пока предмет ее восторгов с кислым видом чиркает в своих бумажках… Крепнет атмосфера экзамена, который сдают плавающие в предмете двоечники надутому от важности аспиранту.
Пустовая, скорее всего, возрадуется и станет подсчитывать посты, ей посвященные. И конечно, Валерия Ефимовна всего лишь образец на лабораторном стекле: мафиозная пиявка в московском болотце, мелкая и сравнительно безобидная, и триумфы ее микроскопические, второразрядные, как второразряден приватизированный сотрудниками серенький «НМ» при бывшем курьере «НМ» Василевском. (Журнал «Новый мир» приватизировал, если кто не в курсе, его бывший курьер — и довел тиражи известного всей стране печатного органа с двух миллионов до пятисот экземпляров. Развитие, как говорится, налицо.) Да и Костырки эти… без плевка и смеха не взглянешь. Таков уж он, типичный «триумф писателя» — микроскопический междусобойчик из преподов вуза, в котором аффтар учился, его друзей и мимокрокодилов. Вот из-за таких «триумфальных унижений» я, признаться, в свое время решила не связываться с книгоиздатом. А когда во всей сфере закончились деньги, исчезли последние сомнения, правильно ли поступила.
Писать можно в стол, в Сеть, а раскручиваться и издаваться в стол нельзя. Через позорище презентаций проходят все. У преподававших в твоем вузе, у ведущего твои семинары клянчишь помещение, собираешь друзей, организовываешь пресловутую «критику», муторно придумываешь тему (вроде той, которую взяла нестеснительная Лерочка: «Зачем она это написала?»), а после старательно инсинуируешь в печати какую-нибудь порнографию, вызывающую отвращение у специалиста (но мы ведь рассчитываем не на специалистов — зачем нам специалист? что мы, лошади, что ли? нам специалист не нужен).
Судите сами, памятливую Маню Степанову, аффтара незабываемого «лица спины наставя на назад» с ее стиховыебуднями сравнивают в «Коммерсанте» с Мандельштамом: «В русской литературе есть великий текст, устроенный таким образом, — мандельштамовские «Стихи о неизвестном солдате». Они легко узнаются как источник аллюзий всей книги, но еще больше как образец политико-метафизической позиции. Только в основе новых стихов Степановой лежит еще одно испытание. Чтобы обрести речь, необходимо сначала обнаружить и обнажить то, что речи изначально лишено, — тело. Точнее, тело женское, несущее на себе засечку насилия, вторжения чужого тела и взгляда». В огороде бузина, в Мандельштаме солдат, в маньстепановщине тело женское, несущее. Вот к каким параллелькам должны стремиться все мелкие, серенькие, неприметные пиявочки, впившиеся в тело современной литературки: вырасти в бычий цепень, сжирающий литературу изнутри — программа-максимум для графомана!
Что же касается коммерции в книгоиздате (это я так, названием журнала навеяло), то смиритесь, ни о каком профите речи больше нет и не будет. Нынешний издатель помаленьку забывает это сладкое слово «прибыль» и переключается на отмывание денег через подпольные банки и сети книжных магазинов. Такоже и Валерия Пустовая понимает: за деньги ее писево не купят — разве что она сама выкупит тираж и раздарит друзьям в надежде на несколько отзывов. Большинство авторов действует по той же схеме: профит от книг ничто на фоне больного аффтарского тщеславия. Именно на нем, на тщеславии в новом веке делаются бабки, а вовсе не на продаже книг, написанных ПИСАТЕЛЕМ, доведенных до ума РЕДАКТОРОМ, изданных ИЗДАТЕЛЕМ, проданных ЧИТАТЕЛЮ… Вчерашнее разделение функций в наши дни почило в бозе. Сегодня писатель и швец, и жнец, и на дуде игрец, и сам себе редактор-издатель-читатель-покупатель.
Аффтар позволяет сэкономить на редакторе-корректоре-оформителе (которых у издателя давно «нет и неизвестно»); и сам себя отрекламирует, развивая бешеную деятельность (у психиатра его суета вызовет узнавание: о добрая старая гипомания!); и продаст френдяшкам (или раздаст, намекая на обязанность отдариться «рецкой»); и выдавит, выжмет, выжилит «положительную критику» (вы пробовали возражать штатному панегиристу издательства-монополиста, контролирующего книгоиздат России? удивительно, что хоть кто-то пытался объяснить «авторке», что она не более чем графоманка с лытдыбром, лезущая в писатели). Короче, потребитель и производитель нынче один — писатель. Ну и друзья его, потребители поневоле.
Зачем, спрашивается, он нужен, бурный процесс при общем запоре книгоиздательского организма? Затем, что издатый графоман имеет шанс отбить потраченную денежку на обмане низшей пищевой ступени — на графоманах, нигде не издававшихся, а оттого мечтательных. Будет, будет орда пустовых триумфаторов учить бездарей писать, проводить мастер-классы за тыщу баксов штука.
Валерия Ефимовна уже пристроена вести подобные курсы, «наставнице молодежи» (хотя считаются ли молодежью дамы предбальзаковского возраста?) необходима стопка резаной бумаги, подписанной ее именем, иначе несолидненько — преподаватель для начписов, не издавший ни одной пописульки. Также необходимо интервью с рассуждениями о гениальности: «К гениальности я отношусь так же, как к жизни вообще: считаю ее не наших рук делом и не нашего ума заботой. Что, однако, во власти человека? Быть достаточно прозрачным сосудом, чутким проводником того, что должно быть сказано, явлено, отлито в формах этого мира. Чем точнее и строже человек осознает себя средством, тем ближе он к цели вдохновения: донести до людей то, что для них закрыто в обыденных хлопотах, заботах выживания». Сколько фальшивой скромности и сколько оговорок! Точность и строгость (как, впрочем, и донесение до читателя чего-либо, закрытого от ширнармасс) — всё это, мягко говоря, не пустового ума забота, тут аффтар проговаривается, как с ними, графоманами, обычно и бывает.
К. Крылов настроен пессимистично: «Я буквально вижу этот бесконечный элизиум теней ненаписанных русских книг, это кладбище маленьких трупиков несостоявшейся большой литературы. Сотни и тысячи неначатых или брошенных книг. Потому что русским запретили творчество, отобрали деньги, а главное — внимание общества. Между русским писателем и русским же читателем — китайская стена. И эту стену построили из бетонных и чугунных жоп яхиных, быковых, улицких e tutti frutti. При этом на саму стену, конечно, роптать бессмысленно. Ну не было бы яхиной — нашли бы мерзоеву или сракотуллина. Не было бы «петровых в гриппе», кто-нибудь нашкрябал бы «смирновы в запое». Это всё абсолютно неважно. Важны строители этой стены (та же Юзефович, например — эта вокзальная цыганка у нас «литпроцесс курирует»), а ещё важнее — её архитекторы и заказчики этого сооружения».
Тоже завидует, скажут пользователи, пронзающие взором виртуальное пространство. Возможно. Писатели, особенно те, кого подолгу не печатают, не свободны от зависти, что не мешает им говорить дельные вещи: стену между писателем и читателем хвалитики таки выстроили. Высится стена до самых небес и начертано на ней: «Беги, читатель, беги».
