Очередной ностальгический пост (со старыми фото, раз уж так повелось, но без ностальгии). Вот она я, полвека (ох, мать моя покойница!) назад, мне три года, трехлетний маленький грустный Пьеро, белокожий и неспортивный. Меня тогда стригли под горшок, чтобы не доставлять больших проблем родственникам. А еще я часто болела (прямо скажем, климат в городе Советске был не ахти — он и сейчас не ахти, я думаю), поэтому меня было решено отвезти «на юга» и в срочном порядке оздоровить.
На втором фото я на плаву в Бердянске, бабушка с дедушкой повезли-таки меня на Азовское море. Это были последние дни, когда я не умела плавать: на Азовском море я сделала почти успешную попытку утонуть. Знатное бы вышло оздоровление — через утопление. А главное, радикальное.
Ну, словом, вот этот самый круг не то сдулся, не то я из него выскользнула… Потом помню лишь ослепительный круг солнца сквозь водяную толщу, играющий лучами, словно спрут щупальцами, оглушительную подводную тишину, сдавливающее грудь удушье — и обрушившееся прямо на меня огромное лицо с мотыляющимися вокруг него прядями волос. Меня выхватили из воды и чувствительно отшлепали. Как будто я виновата, что круг сдулся. Впрочем, я понимаю: дед с бабкой страшно перепугались. После этого инцидента меня перестали пускать в воду и я упорно училась плавать. Научилась. Нет такого водоема, в котором я бы утонула. Даже из болот выбиралась, не утопив ни единого сапога.
Однако воду несостоявшаяся утопленница любить не перестала. И сейчас, спустя полвека с той поездки на Азов, в последний день лета года 2019-го потянуло на природу, к воде, к цветам и птицам. Из цветов на реке обнаружился маленький, но оттого не менее неожиданный островок кувшинок белых, иначе нимфея альба или ненюфар. Нимфеи-ненюфары на Москве-реке нечасто встретишь, чаще там, покачиваясь, выглядывает из воды кувшинка желтая, она же кубышка или нюфар.
Когда-то, в детстве, мы делали из кубышек ожерелья: срывали по цветку (надо было нырнуть поглубже и сорвать стебель у самого дна); мясистые ломкие стебли надламывали, не разрывая, кусочками по три сантиметра — получались как бы звенья толстой цепи. И золотой круглый цветок вешался на шею, как орден (хотя на деле это больше походило на коровье ботало).
За «золотыми орденами» порой было далеко плыть, но ненюфары для той же цели никто не рвал. Мало их было, да и нестойкие они, вне речной воды сразу вянут, даже если поставить в стакан с водой водопроводной, чистой и душистой от хлора. Съежится, сморщится нимфея, превратится в грязноватый некрасивый комочек. Один раз увидишь сие прежалостное зрелище — и оставишь ненюфары цвести там, где цвели.
Из птиц на реке Москве в изобилии присутствовали утки, ленивые и толстые, словно кошки. Все они вылезли на странное надувное ограждение. Такими обычно огораживают садок для рыбы — но мне что-то не верится в существование безумца, который бы у самого берега под водой завел садок и выращивает там уж и не знаю какую плотву.
Про нее, плотву московскую, легенды ходят. Специалисты утверждают, что в московских реках водятся рыбы-уроды. Нет, не мутанты, а именно уроды. «Уродства вызваны очень сильным загрязнением среды обитания. Уродства, а не мутации. Мутации нами пока не обнаружены», – заявил в интервью сотрудник вивария ИПЭиЭ имени А.Н.Северцова Алексей Кистенев. Остается только радоваться, что эти изменения не наследуемые, а временные, если какой рыбине не повезло. Впрочем, осознает ли рыба меру своей некрасивости?
Чешуя кроваво-красного цвета, отсутствие плавников, раздувшиеся бока и неестественная форма головы, которая делает рыбу похожей на мопса, – самые распространенные уродства. У некоторых экземпляров наблюдается отсутствие глаз или, наоборот, гипертрофированные глаза, вылезающие из орбит при небольшой встряске. Одним словом, красавица, а не утиная добыча. Но мне по-прежнему непонятно: как рыбаков-то не пугает вот это вот, что они вылавливают?
Утки, впрочем, питаются чем угодно, но не рыбой. Такую корму на природном корме не наешь. Сидят и целыми днями сплетничают, словно бабки на завалинке. Вон, правый что-то интересное рассказывает, все встрепенулись и обернулись.
С противоположного берега на нас глядит старый баркас. А может, ялик. Мне кажется, он здесь был все время, пока я здесь живу — еще набережную не построили, а это сооружение уже здесь чалилось. Впрочем, это могут быть фантомные воспоминания или, как говорят психологи, конфабуляции. Откуда мне знать, была тут лет двадцать назад принайтована к деревцу (там даже причала нет), а скорее всего посажена на мель странная допотопная лодка. Тогда на Филевскую пойму и пройти было нельзя, разве что по горам скакать (чего я никогда не любила).
Однако точно помню, что прошлой осенью ялик крепко сидел на воде и вид имел почти геройский — подлатать, подкрасить и еще очень даже можно идти в плаванье! Но этой осенью судно легло на бочок и явно приготовилось отправиться в путь на дно, на корабельный погост. Не стоять ему на вечном приколе символом бренности жизни, не наводить на таких, как я, ностальгическое настроение…
