Джонатан Билл,
Который убил
Медведя
В темном бору,
Джонатан Билл,
Который купил
В прошлом году
Кенгуру,
Джонатан Билл,
Который скопил
Пробок
Два сундука,
Джонатан Билл,
Который кормил
Финиками
Быка,
Джонатан Билл,
Который лечил
Ячмень
На левом глазу,
Джонатан Билл,
Который учил
Петь по нотам
Козу,
Джонатан Билл,
Который уплыл
В Индию
К тетушке Трот —
Так вот, тот самый
Джонатан Билл
Очень любил
Компот!
«Джо Билл». Вадим Левин
«Circumstantiality (обстоятельность мышления) — нарушение мыслительного процесса, при котором происходит замедление мышления и речи, причем речь сопровождается большим количеством ненужных мельчайших подробностей. Иногда данное нарушение имеет место при органическом психозе, шизофрении, а также у крайне педантичных людей».
Пост Вадима Чекунова про, как выразилась френдесса, «распиаренного Юзефовичами графомана Иванова», навел меня на определенные мысли. И не только насчет принципиального (если не сказать патологического) нежелания учить матчасть, но и насчет других патологий современного пишущего… как бы это выразиться? Ума в банке, как на иллюстрации к посту.
Хотя и нежелание курить матчасть, конечно, феерическое. В. Чекунов пишет: «Допустим, едет по афганской долине наша автоколонна «в самое глухое время – в половине пятого утра». Вообще это уже в тех краях не ночь, а начало астрономических сумерек. Ну пусть. «Ярко-синяя афганская луна озаряла долину Шуррама не хуже осветительной авиабомбы». Модель осветительно-лунной бомбы Иванов благоразумно не сообщает, ибо на следующей странице унылый солдат Неволин (да, тот самый, что в начале романа исполняет ограбление) «тупо смотрел на едва светлеющую в темноте обшарпанную корму БМП». Видать, и ярко-синяя луна не ахти светила, и авиабомба осветительная едва коптила».
Как человек, десять лет ездивший в Среднюю Азию на раскопки, открою великую тайну Большим Писателям по Интернету: в полпятого утра в этих широтах — и вообще на Юге, на Востоке, на экваторе — жизнь кипит вовсю. После семи солнышко разогревает землю так, что только сидеть в тени дувалов и получается. А напечь лепешек, подоить коз, поругаться с соседкой, покомандовать мужем, покормить детей, натаскать воды, подмести пол и двор — всё приходится делать с утра. Поэтому утро у восточного человека в четыре утра и начинается. (Впрочем, не восточный человек со Среднерусской равнины коров доить идет примерно в то же время. Кстати, корова или коза имеется у большинства деревенских жителей. Поэтому они встают гораздо, гораздо раньше работающих по удаленке «творцов», компрене, господа писатели-по-Интернету?) Или уж отложить до вечера, когда солнце начнет сдавать позиции и жара станет вполне совместима с условиями активной жизни. Поэтому никакого «самого глухого времени» в полпятого утра в Афраганистане нет, никогда и не было.
«Иванов, как мастер детали, подкидывает загадку – а военнослужащий ли вообще прапорщик Лихолетов? Дело в том, что у него на правом запястье «болтался браслет-цепочка с жетоном, на котором значились фамилия, группа крови и резус фактор». Далее автор нам доверительно сообщает: «а личного номера Серега не имел – не был офицером». В альтернативной вселенной писателя Иванова дела в армии обстоят именно так – не каждый военнослужащий удостоится чести обзавестись личным номером. Не знали – так знайте теперь, что товарищам солдатам и матросам, сержантам и старшинам, прапорщикам и мичманам в СА и ВМФ вместо личных номеров полагались… ну не знаю, может, рисунки с вишенками, морковками, зайчиками и ежиками, как на шкафчиках в детском саду».
Сказать, что я смеялась над образом солдата, лишенного идентификационного номера «по старшинству чина», поэтому получившего жетон с зайчиком или с вишенкой, — вообще ничего не сказать. Может быть, писатель Алексей Иванов и родился-то в альтернативной вселенной, где мозг выдают исключительно по старшинству, а не заслужившие так и живут — без мозга? Если судить по эдаким пробросам аффтара, он сам из не отличившихся и оттого не награжденных.
«В одном из интервью писатель Иванов поведал секрет своих знаний правды и богатой эрудиции. Он, оказывается, много читал в Интернете: «Я прочитал, что «афганцы» сами пишут о себе и выкладывают в Сеть. Таких воспоминаний много. В этих текстах «афганцы» гораздо честнее чем в интервью».
И еще из одного интервью: «Я всегда работаю так: одной рукой пишу роман, другой шарю в интернете, чтобы узнать, как все выглядит в натуре»».
И почему меня это не удивляет? Последние годы книгу за книгой выдают «творцы по Интернету»: у одних шахтеры в макияже, у других рукоять в непоказанном месте, а у самых ранних и вовсе по две десницы на героиню и по становой жиле на героиню у героя. Пора признать, что эти ваши энторнеты дают аффтарам, особенно тем, что побездарнее, смешную веру в свое «аятаквижу». Милые, ни черта вы не видите, вы слепые, словно новорожденные кутята. Хорошо, если мамкину титьку найти можете и вытянуть из нее премию-стипендию — но к литературному процессу оно никак не относится.
Далее жестокий редактор (его все время обвиняют в жестокости комментаторы, а среди них и Лукьяненко-Фофудьеносец, и Финист Рубанок, и Упырица Фикописица, и Жучка-в-шубе — одним словом, цветник!) переходит к тому самому, над чем я задумалась особо. А именно к теме патологической обстоятельности мышления.
Патологическая обстоятельность (детализированность, вязкость, инертность, тугоподвижность, торпидность мышления) — в клинической психологии и психопатологии, — одно из расстройств мышления с нарушением течения ассоциаций, при котором нарушается его целенаправленность. Чаще всего встречается у больных эпилепсией, при органических заболеваниях головного мозга. Сопровождается снижением уровня мышления и тугоподвижностью, указывает на то, что интеллектуальные функции весьма ослаблены. Характеризуется склонностью к детализации, застреванию на частностях, неспособностью отделить существенное от несущественного, главное от второстепенного. Детали отвлекают больного от последовательного изложения, из-за чего рассказ становится очень длинным, тщательная детализация речи ведет к потере смысла и сути. Переход от одного круга представлений к другому (переключение) затруднен.
В речи таких больных часто встречаются персеверации, паузы, слова-паразиты. Больной мало реагирует на наводящие вопросы собеседника, даже если они наталкивают его на основную тему разговора. При этом сменить тему разговора или прекратить его возможно не сразу, поскольку больной стремится довести начатый разговор до конца. Излагаемую информацию он строит не в логической, а пространственно-временной ситуационной последовательности. Основное содержание сообщения не выделяется, не акцентируется.
«Несчастное «Ненастье» Алексея Иванова – плохой и нудный многословный текст. Причем многословность его – пустопорожняя, как болтовня подсевшего к вам в электричке слегка выжившего из ума пенсионера-дачника. Начнет вам такой о чем-то рассказывать – тут-то вам и конец, если вздумаете прислушаться. Утонете в вязком потоке подробностей, не имеющих ни малейшего отношения к делу. Почти каждый третьестепенный персонаж предстанет во всей красе – детство, отрочество, юность… если удается персонажу дожить, то и его зрелость со старостью станут вам известны… узнаете, когда этот персонаж сочетался браком и когда развелся… далее последуют подробные выписки из трудовой книжки и справки из поликлиники, стенограмма опроса бабушек, дежурящих на лавочке во дворе… Все узнаете. А вот зачем весь этот хлам натащен в плотину и засоряет ее – уже вопрос к трудолюбивому писателю-бобру».
Замечаний автора поста довольно, чтобы понять: аффтару несчастного «Ненастья» попросту нечего сказать, поелику он еще один тырнетный трепач. Вроде Недофиниста, Упырицы и Фофудьеносца. Причем трепач, чья обстоятельность недалека от патологической.
Вспоминается опус Алисы Ганиевой, в коем, по признанию А.А. Кузьменкова, на девяносто втором персонаже он перестал считать орду, пардон за каламбур, безликих личностей. Опус Марии Степановой, посвященный трудовой биографии и личной жизни неразличимых родственников, оставивших по себе гору барахла. Опус Валерии Пустовой, зело богатый деталями быта ее умирающей мамы и новорожденного ребенка — что вполне позволительно для сетевого поста, но непонятно, на кой ляд все эти подробности в КНИГЕ. Неужто у всех у них — клинический случай?
Пример разговора с больной эпилепсией с формирующимся концентрическим слабоумием и патологической обстоятельностью: «Обращение к врачу объясняет таким образом: «Я сегодня проснулась в 9 часов утра, а обычно я просыпаюсь в 7 часов. Болела голова, тело ломило. Так бывает после приступа. Извините, одеяла были мокрые. Сильно болел язык. За последнюю неделю это третий приступ, но после первых двух не болел язык и одеяла были сухие. По дороге я встретила соседку, она меня остановила и стала жаловаться на своего сына, который пьёт и нигде не работает». На желание врача прервать рассказ, больная ответила: «Вы извините, но этот сын был раньше хорошим человеком, работал, висел на Доске почета». В. Л. Гавенко, Б. С. Битенский».
Получается, психиатр в эдакой манере разговора видит формирующееся концентрическое слабоумие с патологической обстоятельностью. А читатель должен видеть художественное произведение, несущее важную и полезную для него, читателя, информацию! Вот как это так, а?
