Сложно объяснить тем, кто ищет в литературе неких «философских проблем» (или гордится тем, что якобы их нашел), что литературное произведение в первую очередь есть ряд художественных образов, созданных с психологической достоверностью и описанных хорошим, грамотным, литературным языком. Если же психология образа и литературный стиль отсутствуют, это всё поигрульки, «художка понарошку». И даже на постмодернизм не тянет. Вы сперва лошадку нарисуйте, а потом, если сумеете, абстракционизмом балуйтесь. А не сумеете — признайте, что вы не абстракционист, вы просто не умеете рисовать.
Вообще литература (ХУДОЖЕСТВЕННАЯ литература) выглядит довольно жалко, когда видно: автор и хотел бы написать философский трактат, да струсил. А уж если писатель манкирует своими прямыми обязанностями, пытаясь прикрыть голый афедрон некими суперпуперфилософскими проблемами (ни одна из которых не только не нова, но и не больно-то философична), поневоле задаешься вопросом: ставит ли он перед собой хоть какие-нибудь задачи, свойственные искусству, в данном случае — литературному? Или он, как «классик» Чернышевский, предполагает наставить множество алюминиевых колонн во сне Веры Павловны (если учесть, сколь бурной жизнью жила не токмо литературная героиня, но и вполне реальная жена писателя, Фрейду те колонны даже трактовать не нужно) — и выдать железный лес фалломорфических аллюзий за предчувствие светлого будущего в форме индустриально-этического общества коммун трудовых?
Продолжу анализ современной литературы, в которой как бы поднимаются как бы философские как бы проблемы. Критики, как профессиональные, так и народные, то бишь сетевые, обожают словосочетание «философские проблемы». Что же такое эти проблемы, якобы поднятые и поставленные там, где ничего уже не стоит и не поднимается? В тексте некачественном — мало того, что несамостоятельном, так еще и не слишком хорошо написанном, вечно всплывают эти самые «проблемы». Почему в кавычках? Да потому, что на деле перед нами всего лишь разовые задачи. Решение которых зависит от переменных.
Так и в жизни — в психологии, экономике, политике, инженерии, в поле и в лесу, в пиру и в миру для решения разовых задач нужно знать как параметры, так и значение переменных, корней уравнения. Ответ задачи зависит от переменных, от конкретных условий. Пресловутые «философские проблемы» из графоманских опусов — всегда не что иное как уравнения. В математические уравнения, как известно, входят переменные и параметры, а равенство, то есть решение, достигается лишь при нахождении верного значения переменных. И никогда эти формулы не бывают тождествами, верными при любых значениях переменных.
Поиск тождеств, на которые не влияет значение переменных, очевидно, и есть та самая постановка философских проблем, о которой так долго говорили большевики, то есть критики, то есть технари. Притом какое-нибудь a+b в мире живых существ и отношений между ними запросто может оказаться не равно b+a, хоть ты убейся об стену, математик. А вот писатель, способный разъяснить такой феномен, изрядно приблизится к философским вопросам.
Вот только найти такие формулы или, что гораздо сложнее, такие принципы мироустройства, которые окажутся верны при любых вводных — задача не для литераторских мозгов, уж не обессудьте, господа хорошие. Не каждый пишущий способен хотя бы приблизиться к философскому подножию, припасть, если так выразиться, к стопам матери наук. И меня крайне веселит стремление прикрыть высшим достижением писателя голый афедрон очередной графоманской писанины.
Упражнения решать намного проще, нежели выводить формулы и искать тождества. По крайней мере ЭТО технари вроде Элиезера Юдковского и иже с ним должны понимать? Или они, как их герой, самоуверенный маленький мальчик (мне кажется, это мальчик с явной прогерией, болезнью раннего старения), считают весь мир глупее себя? Ну хорошо, а если я, как человек, хлебнувший и точных, и неточных, и даже естественных наук, скажу свое недоброе слово? О том, что для меня среднестатистический технарь, сколь бы ни был умудрен в матане и квантовой физике, не авторитет в плане психологии отношений, бытовой логистики, повседневной микроэкономики. Его непонимание того, что a+b не равно b+a, и в естественных науках заметно, не то что в гуманитаристике.
Удручает, конечно потребность технарей в гуманитарной компенсации, как у дислексика-фикера, упомянутого в «Дао писателя-42». Ради компенсации своего тяжелого недуга (пишет он так, что на обычную безграмотность не свалишь, тут психиатрия бессильна) несчастный навалял целую повесть — и это не умея слова написать без ошибки! Зачастую гуманитарий не в силах понять разницу между уравнением и тождеством, это верно. Конечно, он же их не различает, а освежить Священное Математическое Знание водой мудрости из источника Википедия гуманитариям религия не позволяет, что я и сама неоднократно наблюдала. Вот почему среднестатистический технарь в силу инертности мышления числит себя жрецом, причастившимся Высших Истин. Отсюда и потребность научить Истинам неразумную паству.
При всем при том отнюдь не математики, а гуманитарии и естественники весь прошлый век усердно разбирались в психологических установках. В которых рацио стоит отнюдь не на той же ступеньке, что и кошмарное Оно с его аморфной, неструктурированной массой, способной задавить любое логическое мышление. Нет, рациональные области расположены гораздо ниже, под плотиной, сдерживающей бессознательное, всегда готовое затопить лежащую внизу долину и смыть рацио к чертям собачьим. Психологию можно поставить во главу дисциплин, где на одну задачу найдется десяток решений, каждое из которых будет правильным. Поскольку переменные меняют свое значение, не меняя самой формулы.
Например, в одних условиях приходится принимать грязные, кровавые решения, поскольку отсутствие хоть каких-нибудь действий вызовет еще большую кровь и грязь; порой приходится тащить подопечного, а то и самого себя из болота за волосы, если не хочется стоять над гробом, да не в черном, а в белом — в знак своей непогрешимости; порою нет никакой возможности искать щадящие выходы из ситуации, промедление лишь приближает пиздец. Зато в менее экстремальных условиях данные подходы совершенно неприемлемы и не приводят ни к чему, кроме разрушений моральных и материальных.
Разумеется, технари-писатели всегда не прочь запудрить читателю мозги теорией струн или еще чем повеселее, авось публика не сообразит, что ее кормят банальностями. Ну и, как водится, тщатся выдать психологические игры за философские проблемы, ведь в их глазах что те, что эти выглядят одинаково несуразно. Полно, ничего новее вечных вопросов вроде «Деяние или недеяние? Рацио или эмоции? Мораль или выгода?» у вас не родится, смиритесь.
Впрочем, есть выход, общий для всех времен. Талантливый автор может создать условия для обновления читательского восприятия, меняя антураж так и эдак, освежая вечный вопрос в культурном контексте. Что, собственно, и является главной, а может, единственной обязанностью искусства. Если в произведении, в котором социопсихологическая проблема давно решена (как, скажем, проблема потери девства в гончаровском «Обрыве» или развода охладевших супругов в «Анне Карениной»), а философские вопросы не лежат на поверхности — их можно осовременить, приблизить к актуальному взгляду на жизнь. У Анны Карениной осталось еще много нерешенных женских вопросов.
Беда в том, что вытеснение и замещение (психологические, замечу, а не философские методы) никто не отменял. Вытеснить настоящую литературу и заместить ее псевдолитературой, где ни психологических, ни социологических, ни философских вопросов не содержится — увы, в наши дни это лишь вопрос времени. Мы уже твердо стоим на опасном пути и прошли по нему немалое расстояние.
