У меня, как все вы знаете, главное хобби — кулинария. Однако я понимаю меру своего непрофессионализма и никогда не стала бы претендовать на то, чтобы стать в один ряд с шеф-поварами: слишком многого не знаю и не умею, а учиться недосуг, все равно в повара не пойду — и вместе с тем полагаю, что я в своем праве, выбирая себе хобби безобиднее, нежели убийство прохожих темной ночью. Зато многие товарищи в качестве своей как бы профессии и как бы главного дела жизни тоже выбрали хобби. И хобби это — литература.
Видимо, оттого и отношение к литературе у нынешних литераторов соответствующее — отношение самонадеянного дилетанта, вообразившего, что он станет профессионалом интуитивно, без познания и таланта. Русский язык, на котором участники премиального процесса кое-как, с грехом пополам пишут, они учить не хотят, надеясь на редакторов и корректоров (которые тоже частью деградировали, частью вымерли, словно динозавры). И попутно стараются делать хорошую мину при плохой грамотности, ругая тех, кому претит их невежество, за невнимание к поэтике: «Все пишут безграмотно. Безграмотно, Карл! Из выпуска в выпуск «Черной метки» — разговор о грамматике вместо поэтики!» (Жучка).
Также очень хорошо действует система провокаций вкупе с демагогией и откровенным враньем. Дабы еще надежнее прикрыть бездарность и безграмотность, выглядывающие из каждого опуса, точно две половинки голой задницы, аффтары и их хвалитики усердно переводят стрелки: дескать, опус осуждают за смелость и «исповедальность». Не только фикопишущие упыри, пустовые погорелицы, но и Ганиева, копипастящая всем известные факты о Лиле Брик (известные людям образованным, а не с гор спустившимся), «потешно передёргивает, якобы ее книжкой критики недовольны не из-за дикого тусовочного «руссиша», не из-за перевранных биографических фактов, а по причине безнравственной жизни Лили Брик и её не осуждения Лилиного «горизонтального ремесла», — пишет Юлия Старцева.
Как быть девушке, коли над нею так пребезжалостно посмеялись в «Камертоне»? «Ганиева не всегда понимает, что цитирует. «В обе дырки гляди – / не поймай сифилúс…» Барышня не на шутку озадачена: «”Обе дырки” особенно интригуют. Неужели речь о содомии?» – о глазах, Алиса Аркадьевна, вон и тире стоит для особо одаренных…» — иронизирует жестокий, жестокий Кузьменков. Это Александр Александрович писал, еще не видавши признаний Ганиевой насчет матчасти «лилибричной» писанины. Признаний, выраженных столь же коряво: «…шведский славист, на чьи работы я щедро опиралась, поделился своим мнением частным письмом…» — ни предлогов, ни понимания простых вещей. Например, того, что щедро можно давать, а брать можно жадно, опираться — постоянно, мнением можно поделиться не «письмом», а в письме — в русском языке предлоги не просто так кучей валяются, дагестанская вы коровница, назначенная нам, русским людям, в писатели.
Удобная штука — сопроводиловка. В ней приводятся запоздалые объяснения из тех, что ВСЕГДА исторгают из себя современные писатели, неспособные сказать в своей книге не то что ВСЁ, но даже и главное: «Я с упоением погружаюсь во вселенную свободной любви, столь несвойственную нашему асексуальному времени». Ах, Алиса вы Аркадьевна, последнее заявление ваше даже комментировать смешно, хотя все же замечу, что оно весьма похоже на требование жениться. Когда говорят об асексуальности и неспособности любить современных мужчин — всё это смахивает на романс Книгиной из фильма «Невероятное пари, или Истинное происшествие, благополучно завершившееся сто лет назад»: «Ах, нынче женихи твердят лишь о богатстве,
Костры былой любви навеки в них погасли,
И лишь один средь них сам ангел во плоти,
Но где его найти? Но где его найти?»
Хотя оно, конечно, грустно: девушке замуж хочется — сколько можно вокруг Снегирева на карачках бегать? После сорока уж гибкость не та будет…
Затем, когда недописателям прилетает по первое число, в ход идет хоровое нытье. Нытье может быть и мимолетным (в форме истерики в соцсетях), и более основательное, с мероприятиями: «…приглашаю на презентацию «Оды радости», есть к вам разговор на тему «Литература.doc как травма и ресурс»:
— как именно травма становится ресурсным опытом, а опыт литературой?
— требует ли такая литература напряженного участия и может ли сама предложить, чем от нее напитаться?
— «зачем она об этом пишет» и бывает ли легче от чужой исповеди?
— чем в нашем восприятии отличаются человеческий документ от литературы.doc, а блог от книги?
Травматичными переживаниями от чтения моей книги и подобной литературы поделятся критики Ольга Балла, Анна Жучкова, Борис Кутенков, писатели Алиса Ганиева и Ольга Гришаева…» (Пустовая)
Вот как ныть надо, жалкие смертные! Все уже, включая коллег (которые и сами звезд с неба не хватают, но хотя бы следовые количества совести сохранили), объяснили недописательнице Пустовой, что ее пострадашки по умершей мамаше имели бы ценность, кабы авторка сумела их передать не в виде лытдыбрических истерик, а в художественном виде. И тут Пустовая раз! — и перевела стрелки на тему «Можно ли писать о травме?» Хотя Валерия Ефимовна, как всегда, не свежа, не нова, не оригинальна и даже не слишком тонка. Она попросту берет топор провокации, да и вытесывает из коряги общественного мнения что ей надо. А надо Пустовой заставить всех говорить не о том, сколь хреново написан ее опус, но исключительно о теме оного. Ведь тему в литературе ограничивать смешно — так пусть же говорят о смешном, выставляют смешные рамки и смешно выглядят, не затрагивая безобразность пустового стиля, вернее, бесстилья и бессилья Пустовой как литератора.
Напомню: мой разбор пустового-исповедального находится здесь — часть первая и часть вторая. Удовольствуйтесь им, поскольку уставший от графоманской исповедальности А.А. Кузьменков взял тайм-аут (несмотря на большое желание толстых журналов и сайтов критики продолжать сотрудничество, так что не стоит распускать об уходе Кузьменкова из критики ложные слухи), особо подчеркнув, что тогда ему не придется читать писанину о смерти маменьки Валерии Ефимовны и продолжении рода Валерии Ефимовны же. Чему уходящий в отпуск, а может, и на покой столп «Черной метки» был премного доволен.
Заканчивается вышеупомянутое пустовое нытье заявлением, что сей демагогический семинар осенит своим присутствием руководитель отдела современной российской прозы «Эксмо» Юлия Селиванова. Затем где-то в Сети проплывает сообщение о двадцатом позорище, то есть о двадцатой премии «Нацбест», где в номинаторах упомянуты они обе — и Пустовая, и Селиванова. Так что быть им обеим номинированными методом перекрестного опыления, премированными семо и овамо, а читатели и коллеги утрутся. В литературе, которой нонеча занимаются дилетанты с занятным хобби, все решают связи. Ценителям-то, специалистам-экспертам, завсегда можно рот заткнуть, если они про кого скажут: что за дрек? Даже если скажут хором.
Взять, например, историю с козой Драгунского Мироновой, написавшей под дланью Драгунского опус, вызвавший на диво единодушное «фу и бе». Причем вкупе с предположениями насчет личных и даже интимных мотивах покровительства. Уж очень плохо было это нечто написано. Разумеется, Дениска, вечный Дениска, сын своего папы Драгунского, немедля наболтал в «Газете.ru» прекрасную статью, то есть прекрасный образец поддержки бездарности на уровне «этожежизнь» и «каквыможыти»: «…критики выражают надежду, что эта книга никогда не будет напечатана целиком, а отдельные энтузиасты готовы подготовить петицию против опубликования романа Мироновой. Мне кажется, это большой литературный успех. «Какую биографию делают нашему рыжему!» — как сказала Ахматова о Бродском.
Нет, я не сравниваю Миронову с великими писателями, ни с Бродским, ни тем более, с Пастернаком. Хотя с последним чисто структурная аналогия напрашивается. За что проклинали создателя «Доктора Живаго»? Уж, конечно, не за длинноты и нескладности романного письма, что так элегантно отметил в своем отзыве Шолохов (кстати, в итоге предложивший книгу все-таки напечатать, передать на суд читателей). Пастернака возненавидели за то, что он посмел столь печально написать об эпохе, которую все считали героической, славной, фанфарной». Он не сравнивает, но он таки сравнивает, причем дважды! Хитёр бобёр в своей бобриной демагогии.
Особенно прекрасен момент: «…когда текст не нравится идеологически, у него тут же обнаруживаются и чисто литературные недостатки. И, разумеется, наоборот». Да что вы говорите? Хотя если речь именно о хвалитиках, рекомендующих ЧИТАТЕЛЮ оплаченное ЗАКАЗЧИКОМ, то эти ушлые ребятушки найдут что угодно где угодно, им главное не перепутать, кого они сегодня ругают, а кого рекомендуют. И переодеваться в прыжке в правильных местах, а то как бы не выскочить с прокремлевским лозунгом на майдане…
Предположим, первая часть Денискиного утверждения верна (пусть и не в отношении Мироновой, которая ужасна целиком и полностью, от внешнего до внутреннего). А наоборот-то почему? Если в тексте изрядные литературные недостатки, их обычно хватает, чтобы навешать графоману по заслугам. Если политчасть графоманской писанины тоже некузява, это идет как отдельный недостаток. Однако по дедулиному мнению выходит, что соответствие идеологически верной линии (правой с легкой левизной… или наоборот), а также совпадение оной линии с линией критической массы — короче, вся эта преданность идеалам чего-то-там должна компенсировать качество текста ниже всякой критики. Значит, напиши Миронова ту же муть, но про Советский Союз… Сколько бы новых друзей приобрела! Причем как бы заслуженно за как бы прекрасную как бы книгу. Знакомая логика, до мозга костей советская. И именно в «советскости» обвиняет критиков Драгунский, сам исправно использующий добрую старую демагогию.
Все время, пока народ тошнило от мироновской «Мамы!!рас-рас-рас», Драгунский-Папина-радость лихо переобувался в прыжке: то заявлял, что у девочки травма, она может вотэтовсё рассказывать всем, кто сбежать не успел; то объявлял что проговаривание травмы на самом деле не проговаривание травмы, а большое художественное произведение «пра епоху». Миронова с козой мемекали на заднем плане, отрицая дедушкину поддержку и угрожая написать еще четыре «таких же» книжонки. Совсем как Упитанная Упыриха угрожала мне после братьев-геев-инцестников написать про лесбиянок. Публика закономерно боялась.
Впрочем, фотография авторки помогает верить в отсутствие сентиментальных соображений. Хотя я так и не поняла логики «исповедального»: если аффтар в брекетах козу доит, то как он этим опровергает возможность покровительства себя Денискою? Где коза, где брекеты, и где престарелые покровители, я вас спрашиваю?
