De mortuis aut bene, aut nihil — следуя этому принципу пришлось бы всю мировую историю выбросить на свалку и заменить слащавым враньем (что периодически и делается). Или про большинство «гениев и светочей» после их кончины придется молчать. И не обязательно скорбно, а скорее всего интригующе, эдак по-булгаковски: «Толстые щеки этой гражданки как будто изнутри распирало еще больше какою-то пикантной тайной, в заплывших глазках играли двусмысленные огоньки. Казалось, что вот-вот еще немного, и гражданка, не вытерпев, подмигнет на покойника и скажет: «Видали вы что-либо подобное? Прямо мистика!» Столь же растерянные лица были и у пеших провожающих, которые, в количестве человек трехсот примерно, медленно шли за похоронной машиной».
Это я к чему? А к тому, что наткнулась давеча в интернетах на причитания по поводу смерти Льва Аннинского: «В литературном сообществе Лев Аннинский пользовался колоссальным авторитетом». Ну да, еще каким: в кругу «сопричастных» кличка Аннинского была «Лёва Сто баксов». За сто долларов «колоссальный авторитет» в 90-е писал хвалебные рецензии кому угодно. И чуть ли не первый придумал, как монетизировать наплевательское отношение к собственной профессиональной сфере. Хвалитики переняли опыт старшего товарища и теперь попросту пишут свои панегирики под копирку, перекатывая трескучие фразы с пресс-релиза: нуачо, «все так делают». И в гроб сходя Аннинский успел вручить соцреалисту Самсонову, пишущему про войну в Донбассе по википедии, заранее распределенную между «своими» литпремию «Ясная Поляна».
Среди скорбящих, словно лицо той гражданки на похоронах Берлиоза, выделялась личность Круля Архангельского, финансового грамотного мастера пера (того самого, в чьих в произведениях на груди героини сияет бриллиантовая диадема, а ручки заправлены гелием): ах, горе-то какое, помер Лев Аннинский, всего 86 лет пожил! О горе, родоначальник традиции пропихивать в литературу всякую шваль за деньги не дожил до очередного юбилея. А ведь еще пяток графоманов мог бы пихнуть под афедрон своим «авторитетом».
Однако не все скорбящие действительно скорбят! «— Долетался, желтоглазый!.. Вот и комната освободилась, площадь.
Бабушка первой произнесла слово, которое давно уже тяжелило сердца обитателей «Вороньей слободки». О комнате пропавшего летчика заговорили все: и бывший князь, а ныне трудящийся Востока, гражданин Гигиенишвили»… Вот уж гражданину Гигиенишвили из его Амстердамов занять освободившуюся площадь не светит, как, впрочем, и прочей квартирной сошке, скорее всего площадь достанется ответственной съемщице Люции Францевне Пферд (тем паче что покровительствует Люции Пфердулицкой бывшая супруга нашего бессменного Самого).
Словом, есть, есть кому перенять эстафетную палочку! «Отряд не заметил потери бойца» — у них ведь есть финансово грамотные критики и не менее финансово грамотные писатели. Давно на слуху расценки на критику: бывший работник «Эксмо» Малкин — десять тысяч, жуликоватая «Коломбина» Мамедова-Горюнова-Как-ее-там-по-очередному-мужу — примерно столько же, премия имени делла Кукуцца Гриценко — шестьдесят тысяч, в общем, налетай, торопись, дешевле только даром. Думаю, к каждому критику хоть раз да подкатили с предложением написать отзыв за деньги. Даже ко мне — хотя уж у меня-то никакого критического авторитета нет и не предвидится. Для авторитета надо грантоловить, а я ленива.
Что такое грантоловство? Сто лет назад писатели называли это занятие «пайколовством»: «Тяжелое время требовало от людей особых качеств, в пору военного коммунизма главным было умение добывать пайки – «пайколовство». У художника Ю.П. Анненкова обнаружился талант в этой области: «Я получал общий гражданский, так называемый голодный паек. Затем „ученый“ паек, в качестве профессора Академии Художеств. Кроме того, я получал „милицейский“ паек за то, что организовал культурно-просветительную студию для милиционеров… Я получал еще „усиленный паек Балтфлота“, просто так, за дружбу с моряками, и, наконец, самый щедрый паек „матери, кормящей грудью“ за то, что в Родильном центре „Капли молока имени Розы Люксембург“ читал акушеркам лекции по истории скульптуры»…»
Времена были поистине страшные, цвет нации вымирал: «В 1920 году, прибыв однажды в Дом ученых, – вспоминал Семенов-Тян-Шанский, – я узнал от академика Н.Я. Марра, что только что скончался академик А.А. Шахматов от последствий голода и непосильных личных физических трудов по рубке, колке и переноске дров… Около того же времени умер от дизентерии академик-египтолог Б.А. Тураев, у которого я успел приобрести экземпляр его печатного курса истории Ближнего Востока. Говорили, что он скончался в то время, когда сам пел себе отходную. Удивительная сила человеческого духа!» М. Горький, здоровый, как солдатская вошь, радовался, если в пайках был шоколад: «Революция их (деятелей науки и искусства — И.Ц.) сильно обидела. Нужно дать им по шоколадке, это многих примирит с действительностью и внутренно поддержит». В исследованиях подленькие пешковские выступления мягко именовались «простодушием и цинизмом». Простодушие? У Горького? Ну-ну.
Тех, кто был в прошлом веке убит, запытан, замучен Софьей Власьевной, мне искренне, до боли душевной жаль. А тех, с кем мы пережили 90-е, пайколовов вроде Аннинского, совсем нет. Наверное, оттого, что те — умирали. А мы просто хотели есть слаще, иметь больше, ездить дальше, жить комфортнее. Ничего плохого в наших желаниях не было; вопрос их исполнения исключительно в цене. Не верится, что Анненков, Шахматов и Тураев продали бы и перепродали дело своей жизни. Иначе не умирали бы от непосильного труда, а были бы сыты, как Горький, и раздавали бы шоколадки таким же, как они сами. Как это делали покойный Аннинский, покойный Топоров. Как делают Юзефовичи и их гоп-компания, пишущая о книгах по аннотации и релизу.
Некоторые из «держателей шоколадок» приводят в пример современному писателю сталинскую мертвечину, заявляя, что «литература должна приносить реальную пользу обществу, а соцреализм воспитал целые поколения наших людей» (с). Как видите, у покойного ловкача-монетизатора есть масса таких же ловких, финансово и политически грамотных последователей. Надо — прославляют постмодернизм и даже постпостмодернизм. А решат в верхах давать премии за соцреализм с его нереальными, лакирующе-ретуширующими «жизненными реалиями» — будут выступать за Кочетовых, Коптяевых, Самсоновых…
Сложно подсчитать, сколько в искусстве крутится грантоловов, «идущих к успеху нешаблонными путями». Таких путей множество, куда больше, чем шаблонных. Что последние предлагают? В сущности, лишь одно: писать, писать и писать, пытаясь развить свой литературный талант, который то ли есть, то ли нет, поди разбери. А нешаблонные эвон сколько всего предложить могут, от участия в премиальном процессе вместо процесса литературного до сотрудничества с политическими группировками на профессиональной и личной (или даже интимной) основе.
Недаром наша уже не новая как бы литературная как бы звезда Алиса Аркадьевна Ганиева так усердно изображает Ависагу при полутрупе Горбачева и так старательно бегает по тусовкам (пишет она куда менее старательно, чему прямое доказательство последний опус Ганиевой — «Ее Лиличество», потребовавшее правки и переписывания, словно контрольная двоечницы). А грантолов А. Леонтьев хоть и осуждает Ганиеву, но явно уже присматривается, при ком бы ему стать… Ависагом. Ну или Растиньяком.
И до тех пор, пока вы, начинающие Ависаги и Растиньяки, не представляете никакого интереса для политических и окололитературных рамоликов, ходите нешаблонными путями, ходите. Кто-то спросит меня (надеюсь, что спросит): а как же литература? Да сколько ее, той литературы… Зачем о ней думать, когда много-много Феликсов Крулей стоят в очередь за шоколадкой и готовы обоср… описать что угодно в каком угодно тоне? Какая литература, когда кругом такая движуха?
